Вчера гостил на юбилее у чудесных людей в Майами. Сегодня утром выяснилось, что руки к компьютерному “перу” не тянутся. Ох уж эти майамские юбилеи! И ох уж я (простите, если послышалось) на этих юбилеях! Короче, принимая во внимание, что а). Я и так “вкалываю” ежедневно, б). Что скоро мне возвращаться в “седой зимы угрозы”, в). Что только я туда вернусь, я буду “снова жизни полн – таков мой организм, извольте мне простить ненужный прозаизм” (пункты “б” и “в” непроизвольно украдены у Александра Сергеевича), а главное, у героя нижеследующего вчера был день рождения, надеюсь, что вы меня простите за повторение чуть поправленного для книжки рассказа трехлетней давности…
* * *
Не скажу, что у Давида Килова и Джозефа Пулитцера (никакой он, кстати, не ПУлитцер, а обыкновенный ПулИцер) – много общего, но кое-что есть. Во-первых, они дико похожи. Во-вторых, Давид родился в латвийском местечке Прейли, про который в справочниках написано: “…проживало 2104 жителя, в том числе православного вероисповедания – 242 человека, римско-католического – 434 человека, иудейского – 1375 человек, остальные – иного или без оного”, а Джозеф (при рождении – Йожеф) появился на свет в местечке Мако, в Венгрии, недалеко от границы с Сербией и Румынией. В-третьих, оба мечтали о военной карьере, но слабое зрение поставило крест на этих мечтах. Обоих, можно сказать, увлекла журналистика. И в-пятых, оба были чрезвычайно ответственны, когда речь заходила о газете.
Всё! На этом сближения заканчиваются, если не считать главного: к 45 годам оба стали “юридически слепыми”. То есть, почти полностью ослепшими. Джозеф до этого успел уехать в Америку, выучить английский язык, купить сначала одну, потом другую, затем третью газету, стать основоположником “жёлтой прессы”, неприлично разбогатеть, быть избранным в Палату представителей от штатов Миссури и Нью-Йорк (разумеется, не одновременно), спасти Статую Свободы от путешествия назад во Францию (пожертвовав и собрав деньги на фундамент и постамент со 120 тысяч человек, большинство из которых дало по доллару), повоевать с Уильямом Хёрстом, немножко сойти с ума и дико страдать не только от слепоты, но и от болезненной чувствительности к шуму. Умер он в 64 года на борту своей яхты под названием “Свобода”, незадолго до смерти написав завещание, в котором зачем-то говорится: “Только искреннее чувство ответственности спасёт журналистику от раболепства перед классом имущих, которые преследуют эгоистические цели и противодействуют общественному благоденствию” (сегодня можно с уверенностью сказать, что никто это завещание не читал или читал, но не понял). К летальному исходу на его личном счету было 22 миллиона долларов, что в переводе на нынешние деньги составляет чуть больше 3 миллиардов. Имя Пулицера носит высшая журналистская премия США и школа журналистики Колумбийского университета, на основание которой он пожертвовал 2 миллиона и которая открылась через полтора месяца после его смерти. Колумбийский университет в те времена крайне неохотно принимал евреев, вводил, как и многие другие престижные вузы, лимиты на них, но пулицеровские миллионы принял сразу. Когда вчера Росс Стивенс отнял у Пенсильванского университета 100 миллионов долларов за антисемитизм руководства, его президент Элизабет Мегилл подала в отставку. Пулицер бы поаплодировал. Стивенсу.
Давид Килов был простым советским инвалидом по зрению. На свое счастье он умудрился повстречать на жизненном пути ангела – Виктора Марковича Резника-Мартова (между прочим, годы идут и “уж маячит финиш”, а я по-прежнему не могу найти хотя бы отдаленно тождественно чудесного человека, каким был мой Учитель в журналистике). Виктор Маркович немного навеселе возвращался с рыбалки и на Рижском вокзале сбил с ног маленького слепого еврея, который неожиданно возник на его пути. Виктор Маркович поднял сначала его, потом палку-трость, уравновесил всё это на перроне и сказал: “Извините”.
– Ничего-ничего, – ответил пострадавший. – Я привык. Давид! – представился он.
– Похож, – сказал Виктор Маркович.
– Вы рыбак? – щурясь, спросил Давид.
– Да, – сказал Виктор Маркович. – А как вы догадались?
– Рыбак рыбака видит издалека, – сказал Давид.
– Сильно сомневаюсь, – сказал Резник-Мартов. – Какое у вас зрение?
– От вас пахнет рыбаком, – сказал Килов. – Я очень люблю ловить рыбу, и иногда она ловится – когда я чувствую натяжение лески. Но на прошлой неделе я вошел в воду слишком глубоко и чуть не утонул.
Вскоре в газете “Советская молодёжь” появилась рубрика “Где как клевало?”. Давид полюбил вокзал, где встретил своего ангела, который возглавлял тогда отдел спорта рижской газеты “Советская молодёжь”. Он встречал электрички, вынюхивал рыбаков, расспрашивал их, записывал их имена и номера телефонов. У самого Давида телефона не было, но он часами простаивал в будке, названивая своим осведомителям. Нетерпеливые граждане стучали по будочному стеклу двухкопеечными монетами, но Давид стучал им в ответ палочкой-тростью, а если это не помогало, кричал: “Вы мешаете мне работать! Я корреспондент газеты “Советская молодёжь”.
В то время я учился, наверное, в классе пятом, был тайно влюблен в Лиду Транзинскую, играл в хоккей и советских газет не читал. На прошло время, и я оказался в той самой газете. И в числе прочих обязанностей на меня легла подготовка рубрики “Где как клевало?”. Каждый понедельник, ровно в 11 утра в отдел спорта заходил Давид Килов. Ровно в 11, потому что в 10 начиналась планёрка, а потом до 11 журналисты быстро приводили себя в порядок в кафе Дома печати. А Давид приезжал заранее, подходил к милицейскому пропускному посту и просил дежурного сообщить ему, когда будет 10.55. Так было и в тот понедельник.
– Здравствуйте, Саша! – сказал Давид. – Вручаю вам свежий материал. Как вы думаете, когда он выйдет в свет?
– Если не случится внеочередного Пленума ЦК КПСС, то завтра, – ответил я.
– Не дай Бог, не дай Бог, – замахал руками Давид и ушёл. К Виктору Марковичу, который тогда уже был ответственным секретарём.
– Здравствуйте, Виктор Маркович, – сказал ему Давид, на средней скорости врезавшись в стол. – Я принес свежий материал и вручил его Саше Этману. Как вы думаете, когда он выйдет в свет?
– Давид, – отвечал ему Виктор Маркович. – Вы, конечно, не видите, но тут в кабинете сейчас я не один, идет обсуждение номера, мы работаем.
– Извините, – сказал Давид. – Виктор Маркович, я решил жениться и прошу вас быть моим посажённым отцом.
– Давид, – мягко сказал Виктор Маркович. – Я не могу быть вашим посажённым отцом. Во-первых, мне кажется, я моложе вас. Во-вторых, в народном свадебном православном обряде – и я подчеркиваю, Давид, – православном, – посажённый отец это мужчина, заменяющий жениху или невесте родного отца и благословляющий нареченного сына или дочь перед отправлением в церковь. И я еще раз подчеркиваю, – в церковь, Давид. Понимаете?
– Понимаю. Свадьба только через три месяца. В диетической столовой на Красноармейской, я принесу вам специальный пригласительный билет…
Избранница Давида тоже была юридически слепой. Для меня до сих пор остается загадкой – как они повстречались? В смысле – как увидели друг друга? Какой магнит их притянул? Ведь вероятность любви с первого или с сотого взгляда тут категорически отпадает. Неужели они столкнулись у офтальмолога? Или на Эспланаде? Или на вокзале? Может, от избранницы пахло рыбой как от Русалочки, и Давид поймал её, потому что почувствовал натяжение лески? А может они сошлись по принципу выбраковки, чтобы поддерживать друг друга, раз уж так вышло?
Наступил день свадьбы. Почему они назначили её на понедельник? Видно, в ЗАГСе не было других вариантов. Скорее всего. Во всяком случае в пригласительном, который получил и я, значилось: “Понедельник, 5 апреля 1982 года, в 13.00”. Средь бела рабочего дня.
– Давид, – сказал я. – Вы можете не приезжать в одиннадцать утра пятого апреля. Готовьтесь к свадьбе.
– Что вы, Саша? Как же без “Где как клевало”? – испугался Килов.
– Почему “без”, – сказал я. – “С”. Там будет написано: “В минувшие выходные дни на большинстве водоемов республики ловля шла с переменным успехом. Удовлетворительно клевала плотва в Лиелупе и на озере Бабите. Разочарованными возвращались рыболовы с озера Энгуре, довольными – с озера Разнас, где сразу шестерым любителям удалось поймать угря…” И ваша подпись.
– Откуда вы всё это знаете? – с ужасом вопросил Давид.
– Я учу все ваши материалы наизусть, – пошутил я. – Меня заставляет Виктор Маркович.
– Я буду ровно в одиннадцать, – сказал Давид.
Но пятого апреля в одиннадцать утра Давид не пришёл. Он переволновался перед свадьбой и перепутал троллейбусы. Или его кто-то ввёл в заблуждение. Испугавшись выходить в неизведанное, он доехал до конечной, до больницы имени Страдыня и там сердобольная старушка сказала, что ему нужна восьмая остановка по пути назад и Давид сел на место для инвалидов и приготовился считать остановки. Он надеялся, что не опоздает, поскольку выехал заранее. Но тут к нему обратился водитель троллейбуса:
– Вы талон собираетесь компостировать?
– У меня проездной, – сказал Давид.
– Предъявите, – сказал водитель.
Давид стал шарить по карманам. Проездного не было. В правой руке у Давида была палка-трость, в левой – свежий материал в рубрику “Где как клевало?”. В правом кармане брюк – носовой платок. В левом – довольно внушительная дырка. Всё. Выпал проездной.
– Выпал проездной, – сказал водителю Давид.
– Тогда выходите, – сказал водитель.
– Я инвалид, юридически слепой, – сказал Давид дрогнувшим голосом. – У меня через два с половиной часа – свадьба. И я еду в Дом Печати сдать вот этот материал, потому что я журналист “Советской молодёжи”.
– А я Наполеон, – сказал водитель. – Выметайся!
– Пожалуйста, поверьте мне, – попросил Давид. – Не будьте подлецом…
– Подлецом? – взвился водитель. – Убирайся отсюда, жидовская морда!
Он вырвал у Давида рукопись, выбросил бумаги через дверь и стал толкать его в проём.
– Как вам не стыдно? – закричала старушка. – Он же ничего не видит!
Но оказалось, что это не так. Через мгновение Давид нанес два сокрушительных удара по голове Голиафа своей видавшей виды тростью. Очень хлестких и точных. И пал враг как филистимлянин на картине Караваджо. И этот троллейбус уже никуда не поехал. Водителя – благо больница рядом – повезли на каталке зашивать голову и чинить сломанный нос, а Давида – в отделение внутренних дел. Откуда дежурный позвонил Виктору Марковичу, Виктор Маркович – директору стадиона “Динамо” Павлу Михайловичу Вадлевскому, а кому позвонил Павел Михайлович, и кто там кому звонил дальше, я даже боюсь предположить, потому что когда мы с Виктором Марковичем на редакционной “Волге” приехали в отделение, Давид пил чай с пряником, угощаемый капитаном и выглядел бодро. Но, услышав голос своего ангела, он заплакал и сказал как-то совсем потерянно:
– Виктор Маркович… Водитель троллейбуса уничтожил свежий материал…
Виктор Маркович в этот момент душевно обнимал капитана. Я не думаю, что они были знакомы, но кто знает…
А я обнял Давида и сказал:
– Всё хорошо, Давид. Все хорошо…
– О, и вы здесь, Саша…
А ангел сказал:
– Теперь вы настоящий Давид, Давид!
А капитан хмыкнул. И добавил:
– Вы ему объясните, что руки распускать нельзя, – сказал он. – Особенно с таким колом. Статья двести шестая. Деяние, совершенное с особым цинизмом…
– …Но если мы поторопимся, то успеем в ЗАГС, – продолжил Виктор Маркович. – Это я вам говорю как посажённый отец. Невеста привезет чистый пиджак прямо туда. Вы ведь не пойдете под венец обагрённым кровью филистимлянина…
Давид продолжал плакать на плече Виктора Марковича. Светлая память обоим.
А на большинстве водоемов республики ловля шла с переменным успехом. Я вам скажу, и мои друзья Серёжа и Дима не дадут соврать, что и щука, и лещ, и даже простая плотва до сих пор клюют не так, как хотелось бы.
Александр Этман.