ШАПО, НИКОЛЯ!
Возможно, мы уже спускались с небес или рождались не раз. Память – как рваный беспокойный сон – о том, что будет потом. Вообще, чтобы быть спокойными и жить счастливо, память не стоит ворошить. Но случаются встречи, и редких людей невозможно не помнить, потому что они были из ряда вон как хороши! Эта встреча была во многом случайной – благодаря моей замечательной подруге и коллеге по “СМ” – самой лучшей в мире рижской газете, и её – мою чудную, красивую и умную подругу – много лет спустя нашёл заброшенный изломанной судьбой во Францию предмет её первой любви. На этой неделе исполнился месяц со дня его ухода. Он отступал отважно и терпеливо, чтобы дать близким чуть больше времени свыкнуться с неминуемостью всё равно такой скорой и неожиданной развязки, шутил и подбадривал их, радовался прилётам друзей. Мы, например, вспоминали совместные встречи. Светлой памяти Николая Чеснокова…
* * *
…Мы могли приехать в Аркашон и быстрее, но в Орлеане неожиданно потерялись жена и подруга. Пока мы парковали здоровенный девятиместный “Рено” (нас – четверо, чемоданов – четверо плюс дальновидное – и полностью оправдавшееся опасение дополнительной загрузки), наши девочки заглянули в пару бутиков. А дальше – закружило-понесло и приземлило в “Галери Лайфайет”. Талантами Шерлока Холмса мы не одарены, так что искали их минут сорок, пока они нас не нашли. Однажды вот точно так же именно здесь пропала Жанна д’Арк. Это случилось в 1429 году. Она ушла молиться в близлежащий лесок, забыв предупредить об этом своих рыцарей. Но осажденные орлеанцы в это время, хлебнув для храбрости, сами вышли из крепостных стен и штурмом взяли английские укрепления. Удивлению рыцарей и прибежавшей на шум битвы Жанны не было предела. Дофин Карл не стал вдаваться в подробности, но Жанна сама рассказала ему о молитве в лесу и напутствии свыше, согласно которому французы должны были быстро добраться до Реймса, где издавна короновались французские монархи. Так дофин стал Карлом Четвертым, а Жанну начали называть Орлеанской девой, хотя она из Домреми, а это в Лотарингии. Правда, потом всё кончилось плохо: бургундцы под Компьеном сдали ее англичанам, те объявили её ведьмой и сожгли в Руане. “Вот к чему приводят самовольные отлучки во Франции”, – припугнули мы беспечных беглянок.
* * *
На неделю были сняты апартаменты с витой мебелью изящного дизайна, обитой синелью, бархатом, шелком и льном приглушенных оттенков – практически прямо на пляже. В таких хоромах хорошо подписывать акты о капитуляции или содержать вторую – любящую и ценящую тебя – семью. Встречала нас представительница хозяина – болгарская женщина Снежана, которая гостеприимно отворила ворота в подземный гараж со стороны Бульвар де ля Пляж, но наш высоченный “Рено” отказался туда въезжать и, ворча, едва втиснулся в другое отверстие в стене – со стороны моря. А потом пришли Ася и Коля, и Коля с места в карьер угостил нас киром – смесью белого сухого вина и черносмородинового ликера. “Крем де кассис”, – представил его Коля, а я записал, потому что нужно знать, откуда пошло слово “кирять” (на снимке – Колин кир). Мы в ответ угостили Колю “Доном Хулио-70”, лучшим в мире анехо кристалино, но Коля – идеальный, он практически не пьет, не курит, любит Асю, трудолюбив, сдержан, умён, воспитан, начитан, весел, блестяще готовит, прекрасно говорит по-французски, разбирается в грибах, винах, сырах и улитках и отлично играет в теннис. Он сделал вид, что отхлебнул, сказал: “О”, но я понял, что Николай страшно далек от продукта дистилляции ферментированного сока голубой агавы.
* * *
Я знаю человека, который скажет, что “Дюна Пила” – это хорошая французская водка. И он прав. Но как и карпаччо – не только блюдо, но главное – великий венецианский живописец с большой буквы “К” и по имени Витторе, дюна Пила – это прежде всего дюна. 130 метров в высоту, 500 – в ширину, около 2,5 км в длину – самая большая в Европе. Однажды я поднялся сюда с велосипедом, потому что решил не оставлять его без присмотра внизу. Мне навстречу и за мной шли люди и все они, естественно, смотрели на меня с удивлением. Думаю, я был первым, кто поднялся на Пилу с велосипедом. Я думал: “Не обращай внимания. Ты видишь этих людей в первый и последний раз”. Но на следующее утро в кафе ко мне подошёл пожилой француз и спросил: “Мы с женой поспорили: вы были вчера на Дюне?”. “С велосипедом…” – обреченно уточнил я. – “Да”. – “Был”. Француз не стал задавать дополнительных вопросов, пожал мне руку и вернулся к стройной и стильно одетой бабушке. А в этот раз мы приехали на Пилу с женой. Её я тем более решил не оставлять внизу без присмотра. Об этом я написал в Фейсбуке и закончил так: “Завтра мы пойдём на аркашонский рынок и я буду ждать, когда какой-нибудь пожилой или даже непожилой француз снова подойдёт ко мне и спросит: “Это вы были вчера на Дюне с потрясающе красивой женщиной?”. И я гордо отвечу: “Да!”…
* * *
В один из дней мы решили съездить в Кап-Ферре. Решали – на пароме, который идет минут двадцать, или на застоявшемся в гараже “Рено”? В итоге по совету Коли поехали на машине – тогда ещё по соображениям коронавирусной безопасности. Тряслись в пробке полтора часа, троллили Николая, но потом извинились перед ним – как только увидели многочасовую очередь на обратный паром из человек пятисот под неумолимым в тот день солнцем. В путеводителе по Франции на русском языке, выпущенном в Лионе в 1922 году, который мне когда-то подарил покойный дядя, живший девять месяцев под Парижем, а три – в Аркашоне, о Кап-Ферре написано так: “Стоит посетить такие выдающиеся деревни, где выращивают устриц, как L’Herbe, Piraillan и Le Canon, расположенные в городе Lege-Cap-Ferret. Не упустите возможность насладиться прекрасной прогулкой по цветущим улочкам с очаровательными домиками, а затем сделать гастрономический отдых на террасе, наслаждаясь свежими устрицами”. Мы “сделали гастрономический отдых на террасе”, даже на двух, погуляли по запруженному народом городку с действительно цветущими улочками. На обратном пути, тоже длинном, я думал о дяде, который какими-то невообразимыми способами с десяток раз сумел обмануть смерть и через Ригу, Москву, немецкий лагерь военнопленных “Дрозды” под Минском, советский лагерь Тайшет – центр двух частей ГУЛАГа – ЮжЛАГа и ОзёрЛАГа, добрался до Франции, семь лет бедствовал, потом разбогател, купил дом в Фонтене-о-Роз и в Аркашоне, посещал с женой и двумя сыновьями Кап-Ферре, наверняка “делал гастрономический отдых на терассе” у маяка, а в 89-м уговаривал меня не ехать в Америку, а остаться во Франции, потому что ему не на кого было оставить дело всей его послевоенной жизни – большой магазин и огромную мастерскую, почти фабрику, по обработке цветных и полудрагоценных камней: старший сын-горнолыжник, подававший большие надежды в скоростном спуске и входивший в молодежную сборную Франции погиб во время тренировки, а младший стал врачом-рентгенологом, неудачно, по мнению родителей, женился и отошел от семьи. “Вам нужно будет выучить французский, – говорил дядя нам с Милой. – Всё остальное – просто…”
Я привык ни о чем не жалеть. К тому же, я не до конца уверен в справедливости поговорки: “Там хорошо, где нас нет”. По-моему, уже хорошо, что мы просто есть. И жалеть о том, что я половину жизни провел в Чикаго, а не в Париже – глупо и может вызвать справедливое раздражение многих других, которые были лишены такого роскошного выбора.
* * *
Богатые и разбогатевшие, потерявшие Родину русские иммигранты стали приезжать сюда ровно сто лет назад – сегодня история повторяется и до Аквитании добираются точно такие же. Разница в том, что нынешние сидят тихо и языка не знают, а те, блестяще, как правило, образованные, заявляли о себе любыми способами: мы проезжали на велосипедах мимо вилл под названиями “Душенька”, “Машенька” и “Аннушка”. Имя городу дало старое гасконское слово Arcaisso, которая стало основой для слова Arcanson, которое означает… канифоль, один из основных компонентов сосновой смолы, добываемой в окрестностях Аркашона несколько веков. В отличие от остальной части Ландских лесов, сосновые посадки вокруг Аркашона имеют естественное происхождение (прости, любимая Юрмала, но здесь – не хуже!) и здесь издавна занимались геммажем. Геммаж – это сбор сока (да-да, березовый сок – результат геммажа, который еще называют “плачем деревьев”) или смолы.
Я объехал почти всю Францию – она прекрасна повсюду, но если бы мне предложили выбрать любимое место, где бы жить, писать, бродить и дышать, то выбор пал бы на Аркашон.
* * *
Во время Второй мировой войны здесь был расквартирован 950-й полк вермахта, который позднее вошел в состав СС. Он был уникален своим национальным составом: более 59% солдат легиона были индусами, 25% – мусульманами, выходцами из племён с территорий современных Пакистана, Бангладеш, а также из мусульманских общин западной и северо-западной Индии, а 14% – сикхами. Немецким эти люди, естественно, не владели, общение велось на английском. Этих ребят серьезно потрепали гасконские партизаны, а индийские рестораны здесь не в почете до сих пор. Когда союзники стали поджимать, “Легион “Тигр”, как его еще называли, попытался прорваться в Эльзас, но там его встретили местные партизаны, которые оказались еще менее гостеприимными, а вскоре подоспели американцы, взявшие бусурман в плен и выдавшие их Великобритании. Англичане аккуратно отвезли выживших в Дели, там большую часть расстреляли, остальных распихали по тюрьмам, но потом амнистировали. Рассказывают, что некоторыми из тех, против которых имелись доказательства участия в уничтожении евреев, позднее занялся Моссад, но официальных подтверждений этому я нигде не нашел. О делах Моссада вообще известно только то, что Моссад считает нужным сделать известным, то есть – ничего.
* * *
Мы с Николаем несколько раз играли в теннис. Николай играет в теннис намного лучше меня, но я очень старался и несколько раз он говорил мне: “Шапо”, то есть: “Снимаю шляпу”. За то, что я бегал по корту за каждым мячом, как дресированная собака. Теннисные клубы в Аркашоне расположены в живописных местах и почти все называются одинаково – “Ролан Гаррос”. Вообще-то Ролан Гаррос – военный летчик, первый в истории летчик-истребитель, герой Первой мировой войны. Родился он в заморской колонии Франции – на острове Реюньон в Индийском океане, в 700 километрах от Мадагаскара. В детстве подхватил пневмонию и врачи посоветовали родителям возвращаться во Францию, причем на юг. В Каннах доктор посоветовал мальчику заняться велоспортом, чтобы развить легкие и Ролан так увлекся, что стал чемпионом школы, а потом и города. Помимо этого, он выигрывал чемпионаты департмента по футболу и регби. В теннис играл для удовольствия, но в 1907 году выиграл у тогдашнего чемпиона Франции Макса Декюжи, о чем написали все газеты, а Декюжи оправдывался тем, что перед матчем выпил бутылку бордо. То есть, Гаррос был разносторонним спортсменом, но теннис вовсе не был его любимым видом спорта и он очень бы удивился, если бы ему сказали, что все приличные теннисные стадионы Франции через век после смерти будут носить его имя. Несмотря на раннюю смерть, он многое успел. В 21 год Ролан Гаррос открыл автомобильный салон в Париже. Он был лучшим другом Этторе Бугатти и в 1913 году стал первым владельцем Bugatti Type 18, который и сейчас можно увидеть в музее Лоуман в Гааге. Главной же страстью Гарроса была, бесспорно, авиация. Установив множество рекордов по высоте и длительности полетов, он накануне войны вступил в армию и был безжалостным асом. Его подбил над Арденнами другой ас, немецкий – Герман Габих, который, гад, успел поучаствовать и во Второй мировой войне, пока его самого не прибили под Сталинградом. А Гаррос погиб 18 октября 1918 года, не дожив всего дня до своего тридцатилетия.
* * *
Про это все я узнал, читая плакат на стене стадиона в Биарритце, который, естественно, тоже назывался “Ролан Гаррос” – пока Коля договаривался с девицей об аренде идеально ухоженного корта. В этот день я сражался как лев, но чем сильнее играл я, тем больше прибавлял мой визави и мне никак не удавалось подобраться к нему. Потом пошел дождь и мы перешли на грунтовый же корт под крышу. Пришли семнадцатилетние на вид ребята и сказали, что это – их корт. Коля на великолепном французском попросил им дать нам закончить розыгрыш. Я проигрывал по геймам 3:5 и судьба матча была решена. И в этот момент в меня кратковременно вселился Новак Джокович – почему же он не прилетал раньше?! Я провел блестящую комбинацию и завершил ее точным ударом. Юные французы заплодировали и засвистели. Так, проиграв Коле всё и как всегда, оваций удостоился именно я.
(Тогда Коля обещал мне очередной реванш. И подвёл. Недавно в Гренобле мы условились сыграть уже на иных кортах).
* * *
Устрицы – не моё. К тому же не сезон. Сезон во все месяцы, в названии которых есть буква “р”. Май, июнь, июль и август, таким образом, не сезон. Зато оказалось, что я люблю морские улитки. С вином, майонезом, паштетом и свежим аквитанским хлебом. А ещё Коля угощал нас водой из знаменитого источника “Sainte-Anne des Abatilles”. На вкус она напоминает смесь кальция и магния. Раньше я любил смесь кальция и магния, а теперь – нет. Тем более теплую. Но я не стал строить гримасы. Всю жизнь я учусь оставаться тактичным, хотя давно уже понял, что это бесмысленно: если у вас такта нет, это все замечают, а если есть, то этого не замечает никто. Тогда зачем? Для себя самого? Да бросьте… Точно так же бесполезно учить детей навыкам поведения в приличном обществе – тем самым вы обрекаете их на мучительные поиски того, чего уже практически не осталось. Я поделился своими соображениями с Колей и он, подумав, ответил: “Это интересно. Мне кажется, что у любого общества – свои нормы приличия, даже у общества законченных дураков. Дети определятся, к кому им примкнуть. Может, среди дураков им будет комфортнее. Но в случае с источником, ты должен был забыть о такте и выплюнуть, как сделал я: вода была отвратительной…”
* * *
Ася рассказала, что однажды, когда мощная доза морфия сняла или – кто знает? – просто немного успокоила боль, они разговаривали и она перебивала его и, дослушав её, он поднял указательный палец и сказал: “Я хочу сказать тебе две важные вещи. Первая – никогда не перебивай людей, потому что так ты не узнаешь, что они хотели тебе сказать”. И замолчал. Указательный палец, впрочем, оставался поднятым. Ася подождала и спросила: “Чесночок, а вторая вещь?” Коля сказал: “А вторую – забыл…” И засмеялся – так как умел только он: заразительно, добро, с удовольствием.
Летай и, пожалуйста, не теряй нас из виду… И я, кажется, догадываюсь насчет забытой “второй вещи”… Можешь не беспокоиться: с твоей любимой с детства Асей всё будет в порядке… Ведь ты сделал всё, что мог, она – умница, а мы – рядом.
Александр Этман.