Всё так, как я и хотел. Рижский вечер, старый город, где те самые “узкие улочки” из песни, которую почему-то многие считают произведением Раймонда Паулса (ему вчера исполнилось 89 и он до сих пор каждый день ходит на рабту, правда, с палочкой), а на самом деле её написал замечательный Александр Кублинский (а слова – мой коллега из газеты “Спортс” Юрис Брежгис, личность легендарная), снег крупными хлопьями и чувство, которое невозможно испытать в любом другом городе мира, потому что это – родной город. И для меня совершенно не важно, кашляет ли простуженно в январском тумане петух на шпиле башни Петра или жмурится на июльском солнце. Здесь я – дома. Город такой же – и обнимает. Друзья те же – и интересны. И жена со мной. Я благодарен ей за то, что не противилась моему желанию оказаться в день рождения здесь. Это важно.
А сейчас просто тихо и хорошо. В кассах театра оперы и балета везёт – кто-то отказался от билетов на “Щелкунчик”. Мила замёрзла. “Щелкунчик” – в двадцатый раз? Когда у тебя изрядное количество сыновей и внуков – это неудивительно. Идём. Рижская школа балета – Лиепа, Барышников, Годунов, Разума, Викмане…
Мы надеемся, что латыши не пошли дурным путём немцев и американцев и не покромсали нетленку. На всякий случай: вообще-то классический “Щелкунчик” – это двухактный балет Чайковского на либретто Мариуса Петипа по мотивам сказки Эрнста Теодора Амадея Гофмана “Щелкунчик и Мышиный король”. Не все знают, что в основу либретто легло переложение сказки, сделанное в 1844 году автором “Трех мушкетёров” и “Графа Монте-Кристо” Александром Дюма-отцом и опубликованное в том же году под названием “История Щелкунчика”. Несмотря на сохранение основной сюжетной канвы сказки, перевод Дюма представлял собой новый её вариант, отличный от оригинала. Его-то и прочитал Петипа.
Глава Берлинского балета Кристиана Теобальд еще в 2021 году в результате осложнения после ковида прозрела и поняла, что кое-что происходящее в “Щелкунчике” – ужасно и нетолерантно. И обрушилась на Петипа, “русского балетмейстера”, “расиста” и нехорошего человека. Тут нужно сказать, что вообще-то Петипа родился в Марселе у мамы Викторины и папы Жана, отчего, кстати, и отчество у него было – Иванович. Короче, Мариус Иванович до 29 лет жил во Франции, потом приехал в Санкт-Петербург, да так и остался в России, где и умер в возрасте 92 лет. Причём в Гурзуфе, то есть в Крыму, но давайте не будем… И вот, в 1892 году Петипа на сцене Мариинского театра поставил, как он сам его называл, “фантастический балет в 2 актах Петра Чайковского”. Теодор Амадей Гофман к тому времени уже 70 лет как пребывал в райских кущах, а иначе, по мнению чокнутой Кристианы Теобальд, обязательно воспротивился бы идее Петипа. Лично я думаю, что и Гофман, и тем более Чайковский сочли бы эту дамочку сумасшедшей, но этот спор не разрешить.
Когда-то, в разгар борьбы американских дураков с памятниками, переименованиями спортивных команд, мороженого и торговых марок, я шутя написал, что пора и деятелей культуры призвать к порядку: например, “Щелкунчик” нужно точно запрещать из-за карикатурного изображения желтых и других небелых людей. Каким образом фрау Теобальд узнала об этом, то мне неведомо, но только вот ее слова: “Китайский танец в “Щелкунчике” показывает стереотипные семенящие шаги. В момент создания хореографии они, может быть, и не вызывали критических нареканий. Но сегодня мы должны это объяснить. Восточный танец с женщинами из гарема и солистом с коричневым макияжем на теле – это сегодня тоже нельзя выносить на сцену без объяснения…”
У Гофмана никаких танцев, естественно, нет: всё по-саксонски строго – Фриц, Мари, Дроссельмейер, Мышиный король, его супруга Мышильда и поначалу неодушевленный скромный парень, исправно разгрызающий орехи. Танцы придумал вольнодумец Мариус Иванович. То, что глава берлинского балета называет “восточным танцем”, у Петипа – “Кофе” (арабский танец), есть ещё “Шоколад” (испанский), “Чай” (изъятый в Германии и США китайский) и “Трепак” (русский). Естественно, русский танец в большинстве западных театров дисквалифицирован до постпутинской эры: в отличие от китайского по политическим причинам. В США дети смотрят “обрезанного” “Щелкунчика”, а немецкие дети – толерантного “Дон Кихота”, хотя если его разобрать, то он окажется чрезвычайно сексистским произведением. Не говоря уже о том, что в нем танцуют gitanos, то есть цыгане, которые много веков не обижались, но сейчас, на мой взгляд, не только могут, но и должны!
К чести балетмейстера Айварса Лейманиса, в рижской версии уцелел не только “Чай”, но и “Трепак”, причём исполняющие его ребята выбежали на сцену не просто в русских костюмах с кокошниками, рубахах навыпуск и шароварах, но и в цветах российского флага, что вызвало нездоровое оживление в зале. А когда в финале все по очереди выходили на поклон, исполнители “Трепака” удостоились едва не таких же бурных аплодисментов, как и Мари со Щелкунчиком. Кто-то негодовал, мы и многие другие – улыбались. Потому что это – забавно, хотя и отражает настроения определённого среза местного общества. Но не надо мобилизовывать на войну произведения искусства. Это очень глупо. И Лейманис – молодец! И я уверен, что Кристиану Теобальт и её североамериканских последователей через десять лет никто и не вспомнит, а Гофман, Чайковский и Петипа – останутся навека.
…А ещё был органный “Концерто пикколо” в Домском соборе. Мы не знаем, почему он назван на итальянский манер, хотя исполнялась фуга Баха ре минор, написаннная в тюрингском Арнштадте в 1705 году и два коротеньких сочинения латышских композиторов. Но нам понравилось: 20 минут в неотапливаемом соборе – оптимальная длительность органных концертов, прописанная нам доктором Гуревичем. Но Рижский (входящий в пятёрку лучших в мире) орган – просто красавец.
Завершаю “дорожную заметку”, поскольку через час прибывают долгожданные зарубежные гости, а завтра – трудный, хотя и праздничный день.
Александр Этман.