“Давно не выпивали мы с Сальери”
(Владимир Вишневский)

В Венеции – в самом крупном историческом ее районе Кастелло, неподалеку от садов Биеналле есть площадь Campo Bandiera e Moro. Словом “campo” в итальянском языке обозначается многое – пахотное поле, армейский плац, а с приставками – теннисный корт, поле зрения, тема для дискуссии и так далее. Но только в Венеции campo – это площадь. Есть знаменитая Piazza San Marco, но все остальные площади Венеции – это campo. Campo Bandiera e Moro – тихая площадь у самой лагуны, в одном углу которой – старая церковь, где крестили Антонио Вивальди, а по диагонали от нее ресторан. Про церковь рассказывал Петр Вайль (он тут рядом и рентовал), на ресторан я набрел сам. И, разговорившись с хозяином после нескольких бокалов, признался, что хочу снять здесь квартиру на несколько месяцев.

– Почему на несколько? – удивился хозяин. – Оставайся (он пил со мной). Когда у тебя день рождения?

– В январе.

– Если у тебя будет подтверждение аренды или купчая, то районая администрация разрешит тебе устроить свой день рождения прямо на площади, на два часа перекроет движение, мы накроем стол и ты сможешь отпраздновать так, как не праздновал никогда.

– А сколько человек можно пригласить?

– Да сколько угодно. Случалось, мы накрывали на шестьдесят человек, бывало, что ужинала пара, а однажды один пожилой человек заказал стол для себя. Он сидел, ел, пил и люди поздравляли его, и он угощал всех вином…

И в этот момент мне позвонил мой друг из Лос-Анджелеса. Который и из Риги, и Италии, и из юности. А главное – из штучных. Проверенных и из тех, кто любит тебя несмотря на то, что всё о тебе знает и мягко предостерегает от помощи неблагодарным, когда ты еще витаешь в облаках. И я, конечно, рассказал ему про площадь и про то, что здесь можно закатить неплохую пирушку. И он тут же сказал:

– Конечно, давай. Мы приедем. В Венеции же в январе теплее, чем в Чикаго…

Он намекал на свой прошлый приезд, когда снежная буря отказала прилетевшим гостям в возвращении домой. Калифорнийцы раснежены идеальным климатом. Рижане, переехавшие в Иллинойс, зимой – как дома.

Со времени того звонка прошло не так уж много лет. Мы так и не поехали, конечно, праздновать на венецианскую площадь, локальные праздники друг друга старались не пропускать. Своё 60-летие он решил не отмечать, на моё приехал. А недавно мы встретились в Юрмале и прямо там я зарезервировал билеты на его 65-й день рождения, тоже в январе, за неделю до моего. И мы с женой будем в Лос-Анджелесе. А он – нет.

Я жалею, что в середине октября мы поехали смотреть золотую осень Новой Англии. Во-первых, она у нас тут не хуже. А во-вторых, если бы я оказался в Лос-Анджелесе, то существует шанс, что мой друг не поехал бы в этот день на работу (он всегда брал выходные, когда мы приезжали) и я был бы рядом с ним, и спас бы, когда его сердцу внезапно надоело выполнять свои насосные функции и оно остановилось. Знакомый кардиолог рассказал мне вчера, что потеря сознания в таких случаях наступает не сразу – через 15-20 секунд, и человек еще может совершать простые действия с остановившимся сердцем, а своевременная помощь в силах его вернуть. Но рядом никого не оказалось. Впрочем, если задуматься, все умирают в одиночестве. Даже на родных руках.

…Это были тяжёлые похороны и легче не становится. Сегодня – 13-й день, а мне не по себе до сих пор. Я рано потерял родителей (отца в 33, мать в 49) и других близких людей, и это были страшные дни, но длились они недолго – был моложе, сильнее и, конечно, глупее. Эта смерть подействовала на меня иначе. Отгоняю цветаевское “пора, пора, пора Творцу вернуть билет” и “Да здравствует мир без меня” Юрия Олеши… Я веду передачу в Женькиных очках. И знаю, что нельзя смотреть на солнце и смерть в упор. И примерять не себя чужую судьбу. Но ничего поделать с собой не могу.

Десятки тысяч водителей, которые каждый день мчатся по фривею 118 в западном направлении в районе Сими Валли, видят на стекающем к шоссе холме – Happy Face. Видят и улыбаются, даже если день не заладился. В далеком 1998 году садовник Сонни Кламерус разместил его на “ничейной” земле и с тех пор изображение стало по-настоящему знаменитым. За ним ухаживают как местные организации, так и частные лица. С недавнего времени с помощью солнечных батарей он подбадривает водителей и ночью. Внуки Жени, которые ездят в расположенный в Сими летний лагерь, вместе с другими маленькими пассажирами школьного автобуса кричат каждое утро: “Good morning, Happy Face!”. Чуть выше и справа находится кладбище, на котором теперь – очень напрасно и преждевременно – похоронен их дедушка и мой лучший в Америке старый нестарый друг. Оно окружено розово-коричневыми, почти плюшевыми на солнце горами. Между прочим, очень красиво…

Любимый Вайль в книге “Стихи про меня” гадал, почему друг Хармса и большой поэт Александр Введенский в “Элегии” назвал “смерти час” – “напрасным”: “Может быть, как раз потому, что смерть именно окончательна, что ничего исправить нельзя, что не дано нам знать, как умрем, а без этого – нельзя понять, как мы жили…”