В прокат вышел художественный фильм “Чемпион мира”, который создан кинокомпанией “Тритэ” (а три “Т” – это, согласно объяснениям владельцев – Никиты Михалкова и Леониода Верещагина, это “Творчество, товарищество, труд”), которая начинала с прекрасных “Чонкина”, “Сибирского цирюльника”, “Двенадцати” и экранизаций Акунина, но потом стала выпускать ура-патриотические картины на спортивную тематику, в которых многое переврано: “Легенда номер 17”, “Движение вверх”, “Тренер”, “Стрельцов”. Но даже по сравнению с этими “агитками” новое творение “Тритэ” – “Чемпион мира” – стоит особняком. Потому что из правды здесь – сам факт первого матча за звание чемпиона мира по шахматам между делегатом комсомольских и партийных съездов блестящим гроссмейстером Анатолием Карповым и сбежавшим на Запад, отщепенцем и идеологическим врагом СССР, многокрактным олимпийским чемпионом, чемпионом СССР и Европы Виктором Корчным. Всё остальное – враньё и, увы, осталось не так много людей, которые могут это засвидетельствовать.
У Карпова мне удалось взять интервью под Ригой в 1983 году, спустя два года после второго поединка с Корчным в Мерано. С Корчным я встретился в Лугано в 1991 году. Оба интервью к шахматам особого отношения не имели. “Карповское” было сделано в “правильном” ключе, но Анатолий Евгеньевич все равно сделал больше двадцати правок, вставив необходимые в те времена реверансы в сторону партии, правительства, Госкомспорта СССР, Федерации шахмат СССР и ее председателя лично товарища Севастьянова (летчика-космонавта, который, между прочим, присутствовал при записи). Потом интервью еще больше испортила осторожная цензура – Главлит. И о Карпове сегодня я говорить практически не буду. Режиссер Алексей Сидоров своей работой воздвиг ему памятник, но фундамент там хлипкий, потому что Сидоров выполнял государственный заказ, и особо в тонкости не вдавался. А вообще, реальный Карпов – лучше, умнее и цельнее киношного (в исполнении Ивана Янковского).
В Лугано я прилетел уже из Чикаго и по другим делам. Про то, что Корчной в городе, узнал от бывшего хоккеиста сборной СССР и ЦСКА Андрея Хомутова, который вместе с Вячеславом Быковым играл за местный клуб. Встретиться, к моему величайшему удивлению, шахматист согласился сразу, хотя я честно сказал, что газеты пока нет, что она только в планах, и что одним из членов редколлегии должен стать мой земляк и добрый знакомый Михаил Таль. “Миша – несчастный мужчина, хороший человек и блистательный ум”, – сказал он (судя по фильму “Чемпион мира” он не должен был этого сказать – Таль по велению свыше входил в команду Карпова в поединках против “врага народа”, правда в фильме, вся вспомогательная бригада гроссмейстеров, в основном, пьёт и режется в преферанс, но это тоже чушь, как и 95% остального в этой бездарной поделке под действительно здорово сделанного “Хода королевы”). Беседа с Корчным по желанию собеседника носила биографический характер. Это было в феврале, а в марте Виктору Львовичу исполнялось 60, мне он казался уставшим пожилым человеком. Говорил медленно, часто надолго умолкал…
Интервью с Корчным вышло в 1992 году, в 8-м номере “Нового Света”… Виктор Львович вычитывал его по факсу три месяца. Большой кусок заняли детские воспоминания. Дедушка его был евреем, женившемся на польке (и бабушку свою Виктор боготворил, вспоминал, что между собой они говорили только по-польски, что она фактически заменила ему и мать, и отца). Отец, Лев Меркурьевич, кстати, родился вовсе не в Мелитополе, как указывают многие источники, а в Амурской области. Переехал в Ленинград, встретил Зельду Гершевну Азбель. Ему было 20, Зельде – 18. Годом позже на свет появился Витя, а родители расстались из-за ревности отца, который устроился на кондитерскую фабрику и встретил там Розу Абрамовну Фридман, которую Корчной называл не мачехой, но “приёмной матерью, ставшей после смерти бабушки, главным человеком” в его жизни.
Лев Корчной ушел добровольцем на фронт летом 41-го и почти сразу же погиб (об этом советские газеты не писали никогда).
Когда Виктору исполнилось шестнадцать и пришла пора получать паспорт, Роза Абрамовна настояла, чтобы в графе “национальность” у Вити было записано “русский”: шёл 1947-й год, антисемитизм уже расцвёл буйным цветом и готовился перейти в состояние “космополитизма”. Но, хотя по паспорту он стал русским, с его чертами лица, мимикой и картавостью Корчной мог быть легко заподозрен в том, что он еврей, кем фактически и был. Его обзывали, он много и увлеченно дрался.
Тартаковер говорил: “Чтобы хорошо играть в шахматы, нужно быть бедным, голодным и злым”. Взросление без отца и тяжелое детство, без сомнения, сказались на формировании и без того нелегкого характера Корчного и явились причиной комплексов, от которых он не смог избавиться до конца жизни.
Свою родную мать Виктор вспоминал как женщину взбалмошную, резкую и драчливую. По его собственному признанию, мама то отдавала его, маленького, на воспитание отцу, то у нее проявлялись материнские чувства, и она требовала его обратно, и шесть судов по поводу судьбы мальчика не прошли для него бесследно. Во время матча в Багио, уже смертельно больная, Зельда Гершевна пришла в райком партии и заклеймила сына как “плохого человека, неблагодарного к стране, которая дала для него всё”.
А вот о приёмной матери Корчной всегда отзывался очень тепло. Она спасла его в блокаду, отдавая Вите половину своего пайка. “Без преувеличения, я обязан ей жизнью”, – сказал Виктор Львович. Роза Абрамовна в итоге уехала в Израиль и Виктор, не любивший телефонного общения, еженедельно посылал ей “говорящие письма”.
В 1944 году, в возрасте 13 лет, начал заниматься сразу в трех кружках Дворца пионеров – литературном, музыкальном и шахматном. В литературном оказался непригоден для выступлений из-за дефекта речи, но сохранил любовь к стихам, в музыкальном – не смог заниматься из-за отсутствия личного фортепиано для занятий. Зато в шахматном кружке проявил себя способным и быстро растущим игроком: уже в 1947 году стал чемпионом СССР среди школьников. В 1956 году в 25 лет получил звание гроссмейстера, в 1960 году впервые выиграл первенство СССР. Витя отличался прямотой суждений, обострённым чувством справедливости. Он отказался заниматься у гроссмейстера Александра Толуша, одного из сильнейших игроков СССР, полагая это изменой своему первому тренеру, кандидату в мастера Владимиру Заку. Позднее, выиграв чемпионат СССР, получил приглашения от обеих команд, занимавшихся подготовкой к матчу-реваншу на первенство мира между Михаилом Талем и Михаилом Ботвинником в 1961 году, но отверг оба предложения, полагая неэтичным столь близко знакомиться с подготовкой своих будущих потенциальных соперников.
– Когда я встретил Таля в холле гостиницы в Багио, он виновато опустил глаза, – вспоминал Корчной. – И я спел ему на всю гостиницу: “Мишка, Мишка, где твоя улыбка, полная задора и огня? Самая нелепая ошибка, Мишка, – то, что ты теперь не за меня”. Таль улыбнулся и скрылся в лифте. Да, тогда я играл не только против Карпова – они собрали неплохую сборную…
(КСТАТИ. После того, как Корчной остался в Голландии, советские шахматисты поставили свои подписи под письмом, в котором его клеймили и называли изменником. Были четверо, кто не подписался – Михаил Ботвинник, Борис Спасский, Давид Бронштейн и Борис Гулько, а что касается Ботвинника, то он вообще с некоторых – мне думается, с самых ранних – пор коллективные послания не подписывал: это было известно и принято к сведению ни много ни мало самим Сталиным, который опекал и шахматы, и Ботвинника. Спасский к тому времени уже жил во Франции, ему на это наплевать было, а остальные за свой отказ присоединиться к развязанной против меня травле пострадали. Бронштейна десяток лет, если не больше, за границу не выпускали, Гулько, который в тот момент заявление на выезд в Израиль подал, вынужден был (не знаю, в связи с этой историей или нет) ждать разрешения на эмиграцию еще семь лет. Чтобы не подписать, нужны были колоссальная сила духа и гражданское мужество).
В своей автобиографической книге “Шахматы без пощады” Корчной подробно изложил в ней также причины невольного своего бегства из родной страны. “Невольного” – потому, что не хотел этого, но вынужден был. Главная причина, как говорил, а потом писал, “в том, что не выпускали за границу играть в международных турнирах”. После одного из тех не частых для него в 1970-е годы турниров, который проходил в Голландии, Корчной попросил политическое убежище.
В том, что он не рвался на Запад, Виктор Львович не лукавил. Доказательством тому – его приезд в Петербург в 1992-м году. Случилось это вскоре после получения им швейцарского гражданства. Борис Хропов, один из организаторов приезда “предателя” на родину, рассказывал, что в Петербурге готовы были удовлетворить любые запросы экс-Злодея. “Злодеем” именовался Виктор Львович в неких секретных документах то ли властных структур, то ли силовых ведомств советской поры. Он знал об этом, посмеивался над кличкой. Запросы у гроссмейстера Корчного были достаточно скромные. Особенно в сравнении с теми, что предъявляли к приглашающей стороне другие наши именитые иммигранты. Гостиница? Та, что недалеко от Смольного, в которой прежде селились партийные босы средней руки. Достаточно комфортная, с вышколенной обслугой и добротной кухней, но без изысков и довольно тихая. Экскурсии? В Царское село, Эрмитаж. Встречи с поклонниками шахмат? Да. Соглашался практически со всеми пунктами предлагаемого ему райдера. По сравнению с теми же Белоусовой и Протопоповым, требовавших манны небесной, райдер Корчного кажется более чем скромным, даже аскетичным.
Когда книжка “Шахматы без пощады” вышла в России, то разошлась практически влет. В том числе потому, что хорошо написана. Сам Корчной на встрече с журналистами в один из приездов объяснял: писал не сам, с помощниками, знающими толк в литературных делах. Говорил, что заслуга в её составлении и редактуре принадлежит именно им. Явно поскромничал. Он, несомненно, обладал литературным даром. Пусть и не таким мощным, как шахматным. Это чувствовалось не только по его многочисленным публикациям, но и потому как говорил – образно, всегда к месту используя поговорки, к слову – анекдот, которых имел неисчерпаемый запас.
Сказались, не исключено, гены деда по материнской линии. Герш Азбель, отец его непутевой матери-пианистки Зельды Гершевны, оставившей после развода своего пятилетнего ребенка на попечение экс-мужа, был довольно известным писателем в местечке Борисполь, что близ Киева, на Украине. О чем, впрочем, Корчной не любил распространяться. Возможно, как раз из-за матери.
Особенность, которая бросалась в глаза при встрече с ним – двигался он своеобразно. Не то, чтобы бочком, нет. Для человека с таким независимым характером, какой был у него, подобное, наверное, и невозможно. Но и не “прямо по курсу, твердой походкой печатая шаг”. Передвигался так, словно сторонясь при ходьбе тех, кто шел рядом.
На вопросы отвечал, не выбирая выражений:
– В 1972 году Роберт Фишер был без сомнения сильнейшим шахматистом планеты, может быть, даже всех времен. Но он, к сожалению, говорил много глупостей и вел себя в высшей степени неприлично, чем настроил против себя всех, разрушил легенду. Да, до матча в Багио он встречался с Карповым. Ну и что? Со мной он тоже встречался, до Карпова. Нес ахинею, показывал какие-то антисемитские трактаты собственного сочинения. У нас контакта не получилось. И если он сейчас в тени, то так ему и надо. Пусть в тени и остается. Что касается Карпова – первый раз он стал чемпионом с помощью КГБ, потом – с помощью Кампоманеса (филиппинец Флоренсио Кампоманес возглавлял ФИДЕ с 1982 по 1995 года). Нет сомнений в том, что действительно сильнейший сейчас Каспаров. Играет он блестяще. Вот только с принципами у него очень плохо. Его недавний альянс с Кампоманесом был для меня в какой-то степени неожиданностью. Я, знаете ли, очень не люблю, даже презираю людей беспринципных…
Однажды в Питере его спросили, нет ли желания вернуться домой, в Россию, отказавшись от жизни в Швейцарии. Мол, понятно, в конце 1970-х, когда покидали СССР, в стране “царили застой и КГБ”, но теперь-то “всё совсем иначе”!
– Я отвергаю формулировку “вы покинули”, – внезапно разъярившись, ответил он. – Нет, вы меня вытолкнули. Всем миром! Официальные власти толкали в спину, а вы своим молчанием помогали им!
Выдержал паузу, переводя дыхание. Заговорил снова уже спокойнее:
– Вернуться на Родину? Родина – это круг друзей. Скучают обычно не по месту, а по людям. А у меня в России почти никого не осталось. Перееду я сюда жить, и что же – буду всё время один? Я сказал себе в 1976 году: “Уезжаю навсегда!” И никакой ностальгии не испытываю…
И опять смотрел куда-то в сторону, неестественно закинув голову. Какая-то нервозность чувствовалась в нем. Может, он специально “разжигал” этот внутренний “огонь”, подпитывающий его энергию? Ровесник Корчного, международный арбитр Александр Геллер, с которым они вместе учились в шахматной секции, как-то заметил по этому поводу: “Я Корчного хорошо изучил за долгие годы общения. И давно понял: чем больше его злят, тем лучше он играет. Для него любой конфликт – с соперником ли, с арбитрами, с ФИДЕ – своего рода допинг. И если он сумел чего-то добиться в шахматах, то во многом благодаря тому, что жизнь его не была спокойной”.
Из фильма “Чемпион мира” вы этого не узнаете, но имейте в виду: в канун начала матча против Карпова в Мерано сына Корчного (а его и жену Виктора Львовича не выпускали за границу) отправили в тюрьму под предлогом уклонения от службы в армии. Он страшно возмущался, называл Карпова “слизняком”, а всю советскую делегацию – “подонками”, “применяющими отвратительные, запрещенные преимы”. “Сына в тюрьму? Омерзительно! Гореть вам в аду!”.
По регламенту борьба продолжалась до шести побед одного из участников. Проигрывая по ходу матча – 1:4, затем – 2:5, Корчной сопротивлялся отчаянно и сумел сравнять счет – 5:5. Правда, в итоге, все же проиграл – 5:6 (всего было сыграно 32 партии).
В фильме “Чемпион мира” Корчной прибегает к самым низменным методам. В его команде – “хиппи, психологи, экстрасенсы” (видимо, для режиссера Алексея Сидорова – создателя “Бригады” и “Боя с тенью) это логично выстроенный ряд), которые “генерируют лучи негативной энергии”. Но в нашем КГБ, как пишет Долин в “Медузе”: “тоже работают смекалистые ребята: “Сглаз – дело опасное”, предупреждают они Карпова. Кто же спасет героя? Ясное дело, великий многонациональный советский народ. На стороне уральского парня – чабаны и полярники, оленеводы и шахтеры. Даже космонавты следят за ходом поединка и шлют приветы с орбиты. Враг привлекает западные спецслужбы, которые подкладывают Карпову в постель змею! Представляете, какой дрянью надо быть, чтобы придумать, снять и показать такое! А еще Корчной подло зомбирует советского шахматиста при помощи мистиков из тайного общества Ананда Марга. Однако Карпов, подкрепившись белорусской картошечкой, селедочкой и икорочкой (рачительно привезенную из СССР на Филиппины еду называют исключительно с уменьшительно-ласкательными суффиксами), под музыку Муслима Магомаева и Аллы Пугачевой готовится, несмотря ни на что, победить.
Отдельно – о штабе тренеров Анатоличя Карпова. Я уже говорил, что в фильме они беспрерывно “квасят”, благо все включено и закуска отменная. Игорь Зайцев, интеллигентнейший в жизни человек, радостно кричит, что матч будет “до кровавых соплей” – он в жизни не мог произнести такого. Железный Виктор Батуринский с его прошлым в СМЕРШе показан какой-то инфантильной, беспомощной и недалёкой фигурой. А он и в шахматы хорошо играл, нашёл сильный отложенный ход в одной из партий, а тут только открытки смешно читает и рубится в карты. Юрий Балашов тоже похож на настоящего Балашова только усами, а мой любимый Михаил Таль – лысиной, обрамлённой волосами. Таль и вправду любил приложиться, но в фильме его просто снесло: какая там “сицилианка”? С трудом передвигаются и все остальные тренеры, перегар чувствуется через экран. Это нужно для того, чтобы показать: Карпов боролся практически в одиночку. Да, конечно, был еще повар, которого не хотели выпускать из страны, но за которого Карпов действительно выдержал настоящий бой. Очень смешно звучит, когда секунданты хором говорят: “Как же хорош Корчной! Против Виктора Львовича как против стены!? Это после ничьей белыми в 18 ходов! И, кстати, Карпов не придумывал новинки в открытом варианте испанской партии – это был как раз “вечно пьяный” Таль.
Женщины Анатолия Евгеньевича – это тонкая тема. С первой своей женой Ириной он развёлся во время ужасающего безлимитного поединка с Каспаровым, а в фильме его подругу зовут Вероника, но занятно, что перед решающей партией при счёте 5:5 именно она диктует Анатолию дебютный вариант в Пирце-Уфимцева из домашней картотеки.
В фильме присутствует парапсихолог Корчного господин Берлинер. Однако на самом деле Корчной вызвал его, чтобы противодействовать психологу и специалисту по физической подготовке Карпова Зухарю, который в картине вообще не показан, как и не освещён скандал с тем, как Анатолию Евгеньевичу во время игры приносили йогурт – это была одна из фишек советского штаба – так они планировали вывести из себя мнительного соперника. Руководитель штаба Корчного и его спутница Петра Лееверик выглядит красивой, милой и тихой девушкой. На самом же деле она весь матч воевала с советскими, Батуринским и, кстати, отправила не понравившегося ей Берлинера домой задолго до конца матча. Анатолий Карпов некогда лично поведал мне, что именно из-за Петры, сидевшей в советских лагерях, Корчной так ополчился на бывших друзей – в том числе таких безобидных, как Полугаевский или Таль.
Вопросов нет. Удивляться нечему. Агитфильм и должен быть враньем. Но существует бездарное, беззастенчивое вранье и вранье талантливое. “Чемпион мира” – бездарен. При этом Карпову фильм понравился. Он лишь посетовал, что авторы женили его (Ирины тогда еще не было).
Хотя, нет… Повод для удивления есть. Это – Хабенский, исполнитель роли Корчного. Играет он как обычно – очень хорошо. Но не должен актер таких дарования, мастерства, масштаба и репутации соглашаться на участие в фильме, сотканного из пакостной лжи.
…Уже много лет спустя, когда боль обид утихла, Виктор Львович признавался, что решил играть “до последнего своего дня”. Иначе, сказал, просто не видит “никакого смысла жить”. Москву терпеть не мог, а в Петербург наезжал. В последний – 2009-м. Сетовал на боль в глазах и плохое зрение (когда-то перенес несколько тяжелых офтальмологических операций), но от участия в соревнованиях не отказывался. В августе 2011 года, в возрасте 80 лет, выиграл ветеранский турнир в честь 100-летия М. М. Ботвинника. В 2015-м, 84-летним, стал старейшим на Земле действующим гроссмейстером. Передвигался он тогда уже в инвалидном кресле. Но оставался все таким же азартным и бескомпромиссным за шахматной доской. Если бы дожил до ста лет, до ста бы, несомненно, и играл. Умер этот выдающийся шахматист 6 июня 2016 года в Волне (Швейцария).
Александр Этман.