Спектакль “Ваня”, смело адаптированная пьеса Антона Чехова Саймоном Стивенсом и поставленный Сэмом Йейтсом, вообще-то шла с аншлангами в лондонском театре “Герцог Йоркский”, но до Лондона далеко, а посмотреть на огромном экране можно и у нас – в Virginia Wadsworth Wirtz Center for the Performing Arts в Northwestern University. В нем один актёр! Очень хороший, его зовут Эндрю Скотт (наиболее известный по большой и чрезвычайно удачной роли в хитовом комедийном телесериале “Fleabag”, где он играет молодого священника, в которого влюбляется главная героиня). И да, Скотт играет во всех восьми ролях! Скотт сыграл превосходно и увлекательно, но оговоримся сразу: формат “one-man-show” поставил перед ним сложные задачи и в итоге не позволил передать всю моральную сложность и эмоциональный резонанс пьесы.

Мелкие детали изменены то тут, то там, но контуры истории знакомы. Александр, стареющий и немощный режиссер (в оригинальной пьесе, наромню, профессор), возвращается в загородное поместье, которое финансировало его космополитичный образ жизни, в сопровождении своей красивой и гораздо более молодой второй жены Елены. Он общается со своим шурином средних лет Иваном (то бишь Ваней), который много лет управлял имением, с бывшей тещей Елизаветой, дочерью Соней и часто навещает врача Михаила.

Сожаления и разочарования налицо. Александр остро чувствует, что его силы иссякают; Иван считает, что растратил свой потенциал, влача существование в качестве сельского собачника, вместо того чтобы стремиться к своей мечте; Соня сильно влюблена в Майкла, который смотрит только на Елену. Короче говоря, все несчастны. Единственное утешение приходит, разумеется, в виде водки.

Скотт переключается с одной роли на другую, ловко меняя голос и осанку. Если в жертву приносится некоторая доля реализма – чтобы помочь сориентироваться “поплывшим” зрителям, имена персонажей упоминаются чаще, чем нужно, а женские образы иногда получаются немного камимичными, – это, тем не менее, впечатляющий подвиг.

Иногда, переходя от одного персонажа к другому, Скотт бросает на зрителей “знающий” взгляд, переходя в другую точку в нескольких футах от них, демонстрируя при этом шутливую манеру клоуна или артиста пантомимы. В некоторых моментах эта задумка разыгрывается до смешного, например, когда один относительно второстепенный персонаж впервые подает голос примерно через 15 минут после начала представления, побуждая другого персонажа спросить, как долго он сидит здесь.

Это очень много, и, возможно, неизбежно, Скотт сталкивается с некоторыми ограничениями. Он прекрасно справляется с приветливой неловкостью – жеманными полуухмылками, беременными паузами и взглядами, которые так полюбились зрителям “Fleabag”, – но ему действительно нужна опора. Без него мы имеем дело с довольно странным созерцанием человека, флиртующего с самим собой.

Кроме того, эмоционально неглубокое присутствие Скотта на сцене, некая стеклянная непостижимость, которая говорит о том, что он слишком погружен в язвительное самосознание, чтобы комфортно жить в каком-то другом режиме. Он великолепен, когда изображает человеческую комедию безответной любви, разочарованного вожделения и пьяной жалости к себе, но в искренне меланхоличные моменты – это же Чехов, в конце концов – лучшее, что он может предложить, это ироничное подобие тоски.

“Нью-Йорк таймс” (Хоуман Барекат) написал об этом спектакле так:

“Декорации, созданные Розанной Визе, тщательно выверены и не напоминают ни о чем конкретном: стол из ламината, дверная коробка из ДВП, обычная мини-кухня, возможно, середины века. Наряд Скотта также нейтрален. Даже из названия пьесы убрано одно слово – просто “Ваня”. Все направлено на то, чтобы создать ощущение чистого, без излишеств театра, позволяющего зрителям напрямую общаться с актером и текстом. Это благородная цель, но возникает вопрос: какая художественная польза от того, что все роли играет один актер? Мне вспомнился кружок французских писателей-авангардистов Oulipo, членам которого нравилось подчинять себя техническим ограничениям. Один из них, Жорж Перек, прославился тем, что написал целый роман без буквы “е”: интересное занятие, но какой в нем был смысл? Главное – конечный продукт, а в данном случае пьеса не приносит пользы, а пафос ее разбавлен. Сдержанность ради нее самой – это самовнушение, и есть тонкая грань между концепцией и просто уловкой”.

Хоуман Барекат – тонкий и знающий критик. Но в данном случае мы с ним не согласны. Пьеса Антона Павловича не должна приносить только пользу – давно принесла. И кто захочет в этом убедиться – может посмотреть тридцать с лишним экранизаций и триста версий “Дяди Вани” в Интернете на всех языках мира. А вариант Саймона Стивенса и Сэма Йейтса просто интересен и уникален. Мне кажется, Антону Павловичу понравилось бы…

Ю. Юлин.