Иногда адекватные люди совершают неадекватные поступки. Я не о себе, хотя я их тоже совершал. И не раз. Просто не могу позволить себе нескромность назвать себя адекватным. Конечно, в основном такое происходит в нетрезвом состоянии. Например, однажды, еще неженатым, то есть как минимум до 23 лет, я случайно попал на “Дачу аптекаря Яскеляйнена” в Карелии. Не спрашивайте как. Я был в командировке в Сыктывкаре, по-моему, в рамках акции “Мама, папа, я – спортивная семья” и, кажется, связанной с лыжами. Во всяком случае, было очень холодно и у меня есть вырезка из “Советского спорта” с каким-то совершенно идиотским текстом на эту тему, подписанным мною. Я не уверен, потому что весь Сыктывкар тогда жил по принципу: “Если нет повода, чтобы выпить, это ещё не повод, чтобы не пить”. И чтобы выжить, я должен был улететь из Сыктывкара в Петрозаводск, оттуда в Ленинград, а из Ленинграда в Ригу. И, видимо, что-то произошло в Петрозаводске. Или по пути в него. Короче, я проснулся на “Даче аптекаря Яскеляйнена”. Разумеется, в прелюдии к рассказу (а это – только прелюдия) я опускаю имена – кодекс журналистской чести.
Когда мне объяснили местоположение, я впал в тоску. От Петрозаводска до Сартавалы, где “Дача” – часа четыре на машине. От Онеги до Ладоги. Дойти по морозу я не мог. И там волки. Через полчаса мне сказали:
– Ты появился на ужине с композитором N. и был неотразим.
– С композитором N., – тупо повторил я. – А где он?
– Гуляет, – ответили мне.
Помню много чая. Потом пришёл N и закричал:
– Я принёс тебе тулуп, пойдём ловить рыбу! Скоро ужин!
Когда туман рассеялся, выяснилось, что “Дача Яскеляйнена” – это Дом творчества Союза композиторов. Домиков тридцать и большой дом самого раскулаченного и канувшего финского аптекаря. В большом доме, сказали мне, Щедрин сочинял “Кармен-сюиту”. А сейчас здесь и R, и B, и другой R, который ни с кем не разговаривает после успеха в модном театре: “Нос задрал, ходит как Эндрю Ллойд Вебер. Говнюк редкостный…” Где, а главное, как у нас с N. установились такие доверительные отношения, я вспомнить не мог и поэтому сказал: “Я у него интервью брал… в Москве… на премьере”. “А у меня в Петрозаводске”, – миролюбиво сказал N.
Так вот оно что…
– Послушай, – спросил я, – а почему такая тишина в Доме творчества композиторов?
– А тут никто не сочиняет, – ответил он. – Только про себя. Все боятся, что у них мелодию с—–т.
– А Щедрин не боялся?
N. откупорил бутылку “Плиски”.
– Щедрин, – сказал он, – сам у кого захочет, у того и с—–т. И спасибо еще скажешь. Лауреат Ленинской премии…
– А для чего тогда тут рояль?
– Так Дом же композитора…
– Гаммы хоть будешь играть, чтобы пальцы помнили?
– Я ж не пианист, – сказал N. и мы чокнулись.
Он вёл себя очень интеллигентно и адекватно почти весь вечер, но под конец ужина всё-таки подрался с заносчивым R, который фальцетом кричал: “Милиция!”, а потом схватил целую бутылку водки и все уже ахнули от того, что сейчас произойдёт страшное кровопролитие с участием двух знаменитостей, но он убежал вместе с бутылкой. А N. победно пел песню собственного сочинения, которую в тот год крутили “все радиостанции Советского Союза”, то есть “Маяк”. И был, как ему сказали те же люди, неотразим.
Всё, прелюдия кончилась. Вам могло показаться, что она затянулась, но поверьте – я всё смял, утрамбовал и сложил, чтобы было быстрее. Это всё было – в подтверждение того, что иногда и на старуху бывает проруха. Необъяснимая, причём.
Вот, например, давеча ехал один мой знакомый, очень хороший человек в своей довольно дорогой машине по довольно зажиточному пригороду. Человек действительно очень хороший, намного лучше меня. И, конечно, трезвый, потому что умный, потому что лет двадцать назад у него уже отнимали права и вообще – утро. Не очень, впрочем раннее. Но в этом пригороде на этой дороге – никого. И вдруг он видит, что слева по ходу движения его автомобиля по тротуару идут два еврея. В том, что евреи – сомнений нет, всё при них: и кипы, и кисти по бокам. Один побольше, другой поменьше. Наверное, отец и сын. И идут, наверное, в синагогу, хотя холодно и дождь. Но им нельзя пользоваться транспортом, потому идут пешком. Молодцы! И до того мой знакомый хороший человек растрогался с учётом конкретного исторического момента, такая его одолела гордость за несгибаемый народ Торы, что, проезжая мимо евреев, совершенно неожиданно для себя опустил боковое стекло и закричал по-русски: “Шалом, евреи! Мы победим!” И гаркнул зачем-то: “Бл-“! Хотя в нормальной жизни почти не ругается.
Я не знаю, зачем он это сделал. Он тоже не знает. Нашло.
А евреи сразу же после “Бл-!” залегли в жухлую траву и заголосили. Мой знакомый очень хороший человек прибавил газу и стал себя корить. “Мудак ты!” – корил он себя вслух. – “Напугал людей. Дебил!” И был совершенно прав.
А через 10 минут его “приняли” по всем правилам борьбы с проявлениями антисемитизма и в связи с покушением на жизни двоих человек на почве этнической ненависти.
Не волнуйтесь, через 20 часов он уже был дома. Полиция в этом пригороде оказалась умной, посоветованный мною адвокат – остроумным, а судья – чуткой. И очень серьёзной. Она приняла во внимание, что мой знакомый – тоже еврей, причём когда-то отслуживший в ЦАХАЛе, что он помогает Израилю (вот доказательства, молодец жена), что он регулярно постится на Йом Кипур и что раньше с ним такого не случалось. Он хотел еще добавить, что в своих постах в Фейсбуке призывает как следует отжучить палестинцев, но мой адвокат вовремя закрыл ему рот. Потому что хотя судья тоже, кажется, не католичка, но кто знает – может, она считает, что все жизни имеют значение. Года три назад считалось, что только чёрные жизни это значение имеют, и за слово “все” в этой фразе могли уволить с любой работы (как баскетбольного комментатора “Сакраменто кингз” Гранта Нейпира, радиожурналиста ESPN Джеймса Карнеги и других “инакомыслящих”), но теперь, кажется, снова можно говорить о всех жизнях. А может и нет – посмотрим.
Так что моему хорошему знакомому очень повезло. Теперь просто назначенный судом психиатр должен подтвердить, что он в порядке, и всё. Его немножко посудят евреи за стресс. А так – покричал, заплатит, доволен. Готов к Новому году!
Вас же – с Рождеством! Христовым! А что – наш ведь ведь был человек.
А “Дача аптекаря Яскеляйнена” мне до сих пор иногда снится. Вернее, антураж. Красота на Ладоге всё-же неописуемая…
Александр Этман.