Ровно 400 лет назад австрийский имперский фельдмаршал, тайный советник, губернатор Праги и великий приор Мальтийского ордена Рейхсграф Рудольф Иероним Эйсебиус фон Коллоредо-Вальдзее прибыл с частным визитом в Гастуну, поправил здоровье в термальном источнике, якобы избавился от подагры и растрезвонил об этом на всю Европу. Хотя о целебных свойствах местных вод было известно с 10-го века. Через сто лет сюда приехал генерал, потомок фельдмаршала, просто Иероним Коллоредо и построил первый отель. А в 19-м веке Гастуна стала курортом. Его воспел поэт “радости и хмеля”, как он сам себя называл, собутыльник Пушкина и Дельвига Николай Языков:
Так, вот она, моя желанная Гастуна.
Издревле славная, Gastuna tantum una,
Чудесной силою целительных ключей!
Великий Парацельс, мудрейший из врачей,
Глубокомысленный таинственник природы,
Уже исследовал живые эти воды;
Он хвалит их, и сам предписывал больным,
И вновь они цвели здоровьем молодым.
Великий человек! Хвала его не втуне:
Доныне многие находят лишь в Гастуне
Восстановление своих упадших сил.
И я из дальних стран к ее ключам спешил,
В предел подоблачный, на этот воздух горный,
Прохладно-сладостный, чудесно-животворный!
Но пока в начале 20-го века эрцгерцог и генерал Франц Фердинанд (тот самый, из-за убийства которого сербом Гаврилой Принципом началась Первая мировая война) не построил железную дорогу, до Гастуны (ставшую уже Гаштайном, Гастайном, Бадгастайном, а с 1996-го Бад-Гастайном) было тяжело добраться. Империатрица Сиси добиралась… Бисмарк… Австрийские композиторы обожали Гастуну: Гайдн, Моцарт, Бетховен (хоть родился в Германии, но жил и творил в Австрии), Шуберт здесь писал, Штраус… Зато потом эти места заполонили туристы. А местный Гранд-отель стал знаменитым. Перечислить всех известных постояльцев невозможно, но семь лет подряд сюда на всё лето приезжал Зигмунд Фрейд. Ставил на себе опыты с кокаином. Подсадил на него жену Марту и друзей. Сам подсел – на всю жизнь. Исписал десять килограммов бумаги: “О коке”, “К вопросу об изучении действия кокаина”, “Об общем воздействии кокаина”, “Кокаиномания и кокаинофобия”. Считал кокаин болеутоляющим. Скакал в эйфории по горам. Заколебал персонал “Гранд-отеля” предложениями по улучшению уровня обслуживания. Выступал с лекциями о пользе родоновых источников (а они, между прочим, далеко не всем показаны). Короче, куролесил и вообще принёс гораздо больше вреда, чем пользы. И только потом придумал психоанализ. Вот именно в такой последовательности. И началось: “Человек-крыса”, “Леонардо да Винчи. Воспоминания детства”, “Навязчивые состояния”, “Анализ фобии пятилетнего мальчика”, “Мама…”, “Бессознательное”… А что вы думали? Кокаин – крепкая штука.
…Мы приехали в Бад-Гастайн из Мюнхена на взятой в аэропорту напрокат машине. Преодолев по снежной дороге с десяток туннелей и подкатив к пансиону, мы не обнаружили вокруг ни одной живой души. Я принялся стучать в двери. Через минут 5 появился привратник и торжественно произнес по-английски:
– Reception will be open at 15 hundred. Now is 14 hundred.
– Простите, – сказал я, – у вас какой-то странный акцент.
– Такой же, как и у вас, – ответил он и перешел на латышский. – Ваши друзья приезжали вчера и сказали, что вы из Риги.
– Я из Риги, – сказал я, слегка оторопев. – А вы?
– И я тоже, – примирительно сказал он. – Здесь вообще все из Риги – хозяева, горничные, повара, обслуживающий персонал… Меня зовут Валдис.
– Отлично, – сказал я уже по-русски. – А наш номер еще готов?
– Готов, – сказал Валдис, за минуту перейдя на третий язык.
– И можно въехать сейчас?
– Сейчас 14 часов, – повторил он. – А рецепция открывается в 15.
– Валдис, – сказал я, – главное, что номер готов, правда?
– Неправда, – сказал Валдис. – Главное, что в рецепции никого нет. У них перерыв. Такое правило.
– У кого “у них”? Кто работает в рецепции?
– Я, – невозмутимо ответил Валдис.
– Мой юный друг, – сказал я очень мягко. – Впустите нас, я уже отвык от латышской пунктуальности. У вас наверняка есть бар и мы сможем пропустить по стаканчику за приезд.
– У нас есть рижский бальзам, обычный и с черной смородиной, – сообщил Валдис, распахивая двери.
– Уже не сомневаюсь, – сказал я.
Ровно в три часа дня принципиальный Валдис открыл “рецепцию”, зарегистрировал нас и, подхватив чемоданы, уволок их на четвертый этаж. Постепенно горная гостиница наполнялась людьми – все они приезжали на джипах с российскими и украинскими номерами. Потом появился хозяин гостиницы – некто Александрс Ванаг. Ванаг по-латышски значит “сокол”, но похож Александрс был на сову из “Что? Где? Когда?” Он присмотрелся ко мне и закричал:
– Я так и думал. Я как фамилию вашу увидел, подумал, не может быть, а потом подумал, а почему не может быть, ведь все может быть…
Я встречал людей с более связной речью. Мое удивление он развеял сам:
– Не помните меня? А я вас помню отлично. Вы в восьмидесятых в Риге через газету организовали футбольный турнир и я был среди первых участников. Я даже помню, как вы в Доме печати обращались к нам со сцены, а потом мы играли матч против рижского “Динамо”, и я забил гол, помните?
– Не помню, – сказал я.
– Сейчас, – сказал Александрс. – Через минуту он вернулся с двумя бутылками “Гуркталера” и фотографией. На фотографии была запечатлена группа усталых людей.
– Вот вы, – сказал Александрс. – А вот я.
– Наливайте, – сказал я. – Что мы пьем?
– Это настойка из девяти трав, – быстро ответил хозяин. – Ликер такой местный.
В этот момент приехали мои друзья и бывший футболист Сережа Карташов быстро признал (или сделал вид) в Ванаге товарища по былым битвам на жухлой зелени рижских полей и оба “Гуркталера” простились с миром за полчаса.
– Я мигом, – сказал Ванаг.
– Минуточку, – сказала моя жена. – Я хочу осмотреть Бад-Гастайн.
– Тут нечего смотреть, – нетерпеливо сказал Ванаг. – Водопад, кирха, музей золотодобычи, дача Бисмарка и тропа Моцарта. К тому же скоро будет темно. И идет сильный снег. Завтра вы вряд ли сможете кататься.
– Мы вряд ли сможем кататься, если останемся здесь, – прозорливо заметила жена.
– Едем в ресторан! – объявил Карташов.
– Зачем куда-то ехать? – удивился Ванаг. – Сейчас Сармите приготовит вам все, что вы пожелаете…
Помню только, что жене не понравился капустный салат и она пошла на кухню повышать квалификацию Сармите.
Короче, далеко за полночь, подбадриваемый ласковыми укорами жены, я уснул на австрийской стороне, в федеральной земле Зальцбург, в округе Санкт-Йохан-Понгау, где бургомистр Герхард Штайнбауэр каждый вечер в 6 часов выходит на главную площадь рядом с кирхой и здоровается с гостями курорта за руку.
Мы, конечно, много гуляли по городу, и он действительно очень красив, и Ванаг наговаривал на него, когда утверждал, что здесь нечего смотреть – один вассерфол (водопад) чего стоит: 341 метр, три каскада, в самом центре! И катание действительно изумительно и организовано намного лучше, чем тут у нас и действительно стоит вполовину по сравнению с тем же Вэйлом или Аспеном (про цену на подъемник я уже говорил, а рент отличных лыж и ботинок – 40 евро на четыре дня). И вообще, имеет прямой смысл лететь кататься в Европу, и именно в Австрию. Ну и в Италию, конечно. Вал Гардена – любовь моя… Та же, впрочем, бывшая Австрия…
…Моцарт, живший рядом в Зальцбурге, здесь, конечно, бывал. Но его имя эксплуатируется так, словно композитор только и делал, что таскался со своим клавесином по местным кручам и без Гастоны жить не мог. Ресторан “Моцарт”, кафе “Моцарт”, вино-водочный – это понятно, гению сие отнюдь не чуждо было, но магазин лыжной одежды под таким названием, на лого которого изображен Амадеус летящим с горы в развевающемся парике – это уже чересчур. Впрочем, именно сюда меня затащили друзья и в ознаменование надвигающегося дня рождения купили куртку и штаны.
Хозяином “Моцарта” оказался ещё один латыш, который немедленно позвал продавщицу-латышку, рассказавшую, что латышей здесь много – человек сто (нужно понимать, что Бад-Гастайн это как шесть магазинов Costco), и я, наконец, понял, почему в Риге мне встречаются только русские и евреи. Впрочем, продемонстрированное мною знание языка привело к получению 20-процентной скидки, и из этого “Моцарта” перекочевали в другой, где наливают и кормят. Возле ресторана стояли три такси, водители оживленно разговаривали по… А вот и нет – по-грузински…
Бани в Бад-, Хоф- и всех прочих Гастайнах – преотличные. Тут есть все, включая источники и бассейны с родоновой водой. Люди пьют минеральную воду, выбегают в снег и голышом парятся в бане. Впрочем, постсоветские мужики с домостроевскими скрепами в гипотетических мозгах не разрешают своим женам входить в парилку в нагом виде.
– Ну Валера, – плаксивым голосом умоляла привлекательная блондинка своего мужа. – Я хочу попариться…
– Я тебе счас попарюсь, – отвечал неумолимый Валера.
Мы к этим вещам – давно привыкшие: когда-то в 87-м испытали шок в термах к сожалению закрывшегося в ковид “Европы-Центра” в Западном Берлине, но с тех пор пообвыклись и убедительно делаем вид, что не обращаем внимания на чужое.
Короче, горнолыжная Австрия мне очень понравилась. Извините, что сообщил только сейчас. Впрочем, лыжи, как и сани, готовить нужно именно летом. Там, вот посмотрите на картинку, и сейчас прекрасно. Но есть и страшная опасность: весь Тироль – это ещё и топфенштрудели. Топфенштрудель делается из тончайшего теста с начинкой из творога с изюмом. В каждой горной деревушке – свой топфенштрудель, не похожий на другой. Я не знал, что человек может сойти с ума из-за топфенштруделя, а сейчас знаю. Моя жена съела сорок шесть разновидностей топфенштруделя и все понравились ей. Позднее, когда мы уже покинули гостеприимную Австрию, она все порывалась потребовать топфенштрудели в Венгрии, Словакии и Чехии, чем обижала милых хозяек кофеен, поскольку во всех этих странах кулинарное искусство возведено в ранг святого и они по-праву гордятся своей собственной кухней и при упоминании австрийского десерта болезненно морщились.
До понедельника.
Александр Этман.