Позавчера я поздравил с 76-м днём рождения чудесного Билли Кристала, чью очень трогательную и очень смешную книгу мне в своё время повезло перевести. Называется она “700 воскресений”, потому что именно столько Билли довелось провести со своим отцом, скоропостижно скончавшимся в 54 года от разрыва аорты. В книге, которую Кристал переделал в моноспектакль и выиграл с ним “Тони”, актёр вспоминает не только отца, но и всех членов своей семьи (его дедушки и бабушки приехали в Америку из Литвы, Австрии, Украины и России). В отрывке, который я выбрал для выходного чтива, речь идёт о его тётушке Шиле. И не только о ней…
* * *
…Герои, кстати, вовсе не должны обязательно выглядеть идеально. Они могут перебарщивать с косметикой и делать себе прическу, похожую на сахарную вату, как, например, моя тётушка Шила. Она – героическая, на мой взгляд, женщина. Она – железная леди. Некоторые люди считают, что она слишком много говорит, и это действительно так, но я ценю это ее
качество, потому что говорит всегда только правду. Порой людям не нравится эта правда. Особенно, когда эта правда касается их.
Она живет в Бока Ратоне, штат Флорида. Это естественно! Бока Ратон – идеальное для неё место проживания, потому что в переводе с испанского название города звучит как “рот крысы”. Она живет там десятилетия, но никогда не загорала, потому что она всегда находится внутри дома и разговаривает по телефону. Недавно она прошла через кое-что очень серьёзное. Через это трудно пройти, но она прошла – с честью и достоинством.
– Аллё, аллё, Рива! Как дела, дорогая? Я получила твое сообщение. Мы были в кино, решили посмотреть “Страсти…” ты знаешь чьи… “Христовы”, Рива… Я должна тебе признаться, я была возмущена… Нет, не потому что распяли! Нет, фильм как раз ничего. Дело в том, что попкорн стоил семь долларов! Леонард сказал: “Увидишь, они и в этом обвинят нас…” Подожди минуточку… Леонард, подай машину… Леонард, подай машину… Подай чёртову машину… Просто, пойди к машине, сядь в неё и подвези её сюда… Я не могу ходить, я устала…
Аллё? Нет… Он и я… Короче, мы немного в ссоре… Потому что он мне солгал… Он купил кое-что, что увидел в одной из этих, ну ты знаешь, телевизионных реклам… Он купил один фильм за девятнадцать долларов и скрыл его от меня. Он не хотел, чтобы я увидела его, но я увидела. Там – девочки, которые, ну ты знаешь, приезжают сюда во время весенних каникул потрясти своими сиськами…
И я не знала, что он купил этот фильм. А он вёл себя странно. Он запирался в комнате с этим сисястым фильмом и часами не появлялся… Минуточку, подожди, пожалуйста… Леонард! Может, у тебя не работает рука не из-за латерального эпидикондилита?
Короче, Рива, я врываюсь к нему в комнату. Я говорю: “Девятнадцать долларов за эти сиськи? Девятнадцать долларов за сиськи?!” Я задираю блузку и кричу: “Смотри, эти можешь иметь совершенно бесплатно”. Он говорит: “Нет, спасибо”. И на следующий день заказывает продолжение этого фильма!.. Леонард, поставь машину в гараж, пожалуйста! Поставь её… Я слежу за тобой, Леонард… Аллё? Аллё? Рива? Рива! Рива! Аллё, аллё! А, ты здесь? Я испугалась, что потеряла тебя… Мы уже дома, я подошла в то место, где телефон никогда не работает – знаешь, в коридоре, напротив портрета мамы
Леонарда.
Ну, слава Богу. Он ушёл. Теперь – слушай! Я должна тебе кое-что рассказать, Рива, но ты должна мне обещать, что не начнешь психовать. Нет, просто обещай мне… О’кей! Джулия вышла замуж… Рива! Ты обещала мне, что не будешь психовать… Тогда не обещай того, чего не можешь выполнить. Что это такое?
Послушай, я знаю, что она тебе, как они говорят, крестница, но помни, что она также моя единственная дочь, поэтому дай мне рассказать тебе эту историю. И я обещаю тебе, что ты не будешь психовать. О’кей? Ну, ты знаешь, что у нее всегда были эти бойфренды, но она так не вышла замуж, потому что была излишне придирчива. В каждом она находила что-такое, что её раздражало. Помнишь? О’кей. Пять лет назад она приехала сюда и говорит:
– Присядьте…
Мы присели.
– Я – гей!..
Да нет, Рива, не я гей. Она! Вот так ты следишь за моим рассказом?.. Да, твоя крестница – гей! Я чуть на пол не упала. И говорю:
– Что, правда? Ты уверена? Может, это просто жизненная фаза? Ну ты знаешь, может это как танец “Макарена”? Мода приходит, мода уходит, и никто о ней не вспоминает…
Но она говорит мне:
– Нет, мама, нет. Я думаю, что я всегда была такой. Да, с тех самых пор, как помню себя.
Я спрашиваю:
– Что?
Она говорит:
– Да, я просто не знала, кто я. И теперь я знаю и вам об этом говорю. Я свободна!
Я говорю:
– От чего ты свободна, дорогая?
Она говорит:
– От лжи, тайн, секретов… Не надо больше бояться, прятаться, переживать. Это – я. И я чувствую себя прекрасно и хочу, чтобы так же чувствовали себя вы с папой…
Ну что ты будешь делать? Это же моя дочь и ей тяжело… Поэтому я сказала:
– Послушай, дорогая. Мне наплевать, кто ты. И я люблю и уважаю тебя даже больше, чем прежде, потому что ты нашла в себе силы сказать нам. Ты моя дочь и я буду любить тебя всегда.
Я думала, что справилась с этим более-менее достойно. Но наш шмендрик не смог справиться с этим более-менее достойно. Нет… Леонард очень рассердился, услышав эту новость. Он ничего не сказал, но его лицо налилось кровью. Ну, ты знаешь, когда его глаза начинают вываливаться из орбит, лицо краснеет и он становится похож на эти вишнёвые помидорки… Вишнёвые
помидорки? Ты не знаешь, что это такое? Эти маленькие и твердые, Рива… Помнишь салат-бар в Авентуре, куда мы любили ходить, там в салаты кладут эти вишнёвые помидорки, которые разрываются во рту? Короче, ладно, помидорки – не очень хорошее сравнение. Вот… Его лицо становится похоже на попу бабуина, знаешь, такая красная попа у них… Помнишь, мы ездили в “Паррот джангл” и видели там этих краснозадых обезьян. Вот такое у него было лицо… Когда я вижу у него такое лицо, есть только одна фраза, которую я могу ему сказать: “Леонард, подай машину!” И мы сели в машину и стали ездить
взад-вперед по Аллигаторовой аллее и разговаривали, разговаривали… И он всё повторял одно и то же:
– Шила, как она могла это мне сделать? Как она могла – мне?!
Я сказала:
– Леонард, она ничего не сделала лично тебе. Не делай из себя главного страдальца. Почему ты делаешь из себя главного страдальца?
Он сказал:
– Ты не понимаешь… Когда Джулия была маленькой, мы постоянно играли в свадьбу. И я всегда говорил ей: “Джулия, запомни, на твоей свадьбе ты и я танцуем первый танец под “Санрайс, сансет…” из “Скрипача на крыше”. И теперь она…
Да, Рива… Из “Скрипача на крыше”… Что, есть какой-то другой “Санрайс, сансет”? Нет, Рива. Тот самый “Санрайс, сансет”… Кошмар какой-то…
И он говорит:
– …И вот теперь этого не будет. Она наша единственная дочь, и я узнаю, что она гей и я больше не хочу даже с ней разговаривать.
Я говорю:
– Ну что ты такое несёшь? Никогда больше не говори так!
Я психовала, но внутри, Рива, была очень расстроена тоже. Потому что – давай начистоту: она у нас – единственная дочь и на нашей улице мы с Леонардом – единственные, у кого нет внуков. У них с Джулией были очень натянутые отношения все эти годы… Рива, я понимаю… Пойми и ты… Вот, я тебе и говорю, но сейчас…
Месяц назад Джулия звонит из Сан-Франциско и говорит:
– Присядьте, я должна вам кое-что сказать…
Мы присели.
Я говорю:
– Окей! Что случилось на этот раз?
Она говорит:
– Я выхожу замуж.
Я говорю:
– За жен… за кого?
– За Оливию, – говорит она.
Я говорю:
– За Оливию? Я думала, Оливия это твоя домработница. Потому что как я не позвоню, трубку снимает Оливия…
Джулия говорит:
– Нет, она мой партнёр…
Рива, нет. Так они называют друг друга. Они называют друг друга “партнёрами”…
– Вы должны приехать, – продолжает она. – На Валентинов день мы сыграем свадьбу. И для меня очень важно, чтобы вы приехали. Я не представляю себе свою свадьбу без тебя и папы.
Я говорю:
– Конечно, мы приедем. Какие разговоры? Я и папа будем там. Передай мои поздравления Оливии. Мы любим вас обеих…
Я думала, что справилась с этим более-менее достойно. Но наш шмендрик не сумел справиться с этим более-менее достойно. Нет… Леонард не на шутку рассвирепел. Он стал вопить:
– Я не поеду, я не поеду…
Я сказала:
– Поедешь!
– Не поеду, – закричал он.
– Поедешь! – сказала я.
– Не поеду! – взвыл он.
– Поедешь! – сказала я.
Короче говоря, я приготовила для него коктейль “Джуди Гарланд” – девять таблеток секонала, поллитра водки, положила в клетку и сдала в багаж.
Прилетаем в Сан-Франциско. Я никогда не бывала там прежде. Там очень красиво, но ты знаешь? Там очень много геев. То есть, по-настоящему много. Как в “Старбаксе”, в каждом углу… Мы отправляемся в Сити Холл. Их женят по всем правилам. И все их друзья присутствуют. Симпатичные девушки, я должна сказать. Очень симпатичные. Оливия работает учительницей, преподает в третьем классе… Боже мой, конечно, они разрешают ей работать учительницей, Рива! Это не заразная
болезнь…
Потом, в процессе церемонии, они зачитывали письма, которые написали друг другу и это, Рива, было прекрасно. О том, как они встретились, полюбили и чего они хотят друг от друга и что обещают на всю оставшуюся жизнь. Они смотрели друг на друга влюбленными глазами. И это всё было просто чудесно. У меня даже навернулась слеза… Но в конце они… Нет, нет,
дорогая. Они не наступают на бокал и не кричат “Лехаим!”, нет. Это не еврейская церемония. Это лесбиянская церемония. Словом, в самом конце они поцеловались. Рива, это был настоящий поцелуй “мальчик-девочка”.
Ну а потом была свадьба. Родители Оливии взяли все расходы на себя и пригласили гостей в свой дом, очень, кстати, красивый в место, которое называется Напа. Там делают вино. Её папа очень богат. То есть, там реально много денег! Он в ювелирном бизнесе. И все их друзья приготовили еду… Не заказали, а именно приготовили сами. И я тебе должна сказать, Рива, что это была самая вкусная еда, которую я когла-либо ела. Мы с тобой можем не соглашаться с их взглядами на жизнь и семью, но, Рива, эти лесбиянки умеют готовить! Я съела ребрышко с Кондолизой Райс, и это было божественно. Мясо буквально само сваливалось с кости и таяло во рту… Что? Что такого я сказала? Что я сказала? Я такое сказала? Я сказала: “Басмати райс”… Нет? Я сказала “Кондолиза”? Нет, ты серьезно? Я сказала “Кондолиза Райс”. Что ж, наверное, я думала о ней недавно…
И вдруг ведущий свадьбы объявляет: “А теперь, леди и джентльмены, просим аплодисментами поприветствовать молодоженов и пригласить их на танцевальную площадку. Итак, первый танец, Джулия и Оливия”. О’кей! Догадайся, какая начинает играть мелодия? “Санрайс, сансет”! Да! Я остолбенела. Я не верила своим ушам, Рива. Вот моя дочь, танцующая на своей свадьбе со своим “мужем” – под ЭТУ музыку! Я ненароком взглянула на Леонарда и испугалась, потому что увидела лицо, как две капли воды похожее на попу бабуина с той лишь разницей, что на попе у бабуина нет глаз, а тут они были, хотя уже вываливались из орбит.
Короче, Леонард вскакивает, отшвыривает стул и убегает из-за стола… прямо на танцевальную площадку. Он подходит к Джулии сзади, она не видит его. Он кладет ей руку на плечо, она оборачивается, видит его лицо и спрашивает: “Что случилось, папочка?”. И он говорит: “Можно тебя пригласить на этот танец?” И он начинает вести её…
Нет, я все еще говорю с тобой, Рива… Просто я немного расчувствовалась… Они танцуют, танцуют… Он ведет её сначала направо, потом налево, потом закручивает её, потом еще и еще. У них получается очень красиво. Все смотрят как завороженные. Потому что Леонард… Ты знаешь, он толст, но у него всё еще лёгкие ноги…
Когда я смотрела на них, кружащихся в этом танце и смеющихся после всех этих тяжких лет… Рива… Я должна сказать тебе, Рива, я поняла… Я поняла, что люблю этого толстяка, маленького лысого толстяка, который даёт исключительно одиннадцать процентов чаевых.
Я тоже встала и пошла танцевать с Оливией. Рива, я клянусь тебе, я сделала это! И потом еще танцевала с её матерью. И потом её отец танцевал с Леонардом! И раньше, чем мы успели это осознать, там началась лесбиянская вечеря. Рива, это была такая картина: Леонард, танцующий со всеми этими лесбиянками… Я клянусь, что если бы кто-нибудь снимал все это на
камеру и потом продавал фильм за девятнадцать долларов, я бы купила его ему. И ты знаешь что? Это была самая лучшая свадьба, на которой я когда-либо была. Это было что-то совершенно особенное…
Что ты имеешь в виду – “считается ли это?” Конечно, это считается! Они расписались в Сити Холле, официально. Она сказала: “Да” и она сказала: “Да”, и они поцеловались и мы ели торт. По мне так это свадьба… Рива, ты не имеешь права так говорить… Ты не можешь говорить мне, что свадьба моей дочери не была всамделишной свадьбой… Тебя там не было…
Они любят друг друга также, как ты любишь своего Хёрби. Ты не можешь говорить мне такое… Аллё?.. Аллё?… Рива?.. Я теряю тебя… Я теряю тебя… Рива?!
…Тетя Шила поворачивается и видит, что снова стоит перед портретом мамы Леонарда. Здесь телефон практически никогда не ловит сигнал. Она с ненавистью смотрит на портрет и кричит:
– Это была самая настоящая долбаная свадьба, тебе понятно, постнолицая пригорошня говна? И она считается!..
Аллё? Ой, Рива, ты еще здесь? Это я не тебе! Я испугалась, что потеряла тебя… Нет… Я просто говорила о том, как счастливы мы были за неё. Но послушай, это ещё не всё… Поздравь меня и скажу тебе, почему. Меня распирает от этой
новости… Мы будем бабушкой и дедушкой! Да… Они позвонили сегодня… Они адаптировали ребенка… Девочку… Что? Рива, конечно она не лесбиянка, ей восемь дней от роду! Дай ей время… Послушай, что с тобой происходит? Не топчи ногами мою радость! Они забирают её на следующей неделе… Маленькую девочку с коричневой кожей и черными волосиками камбоджийского происхождения по имени Тиффани…
Рива, что с тобой? Ты плачешь, Рива? Скажи мне, ты плачешь… О, это так трогательно… Теперь мы уже не будем единственными стариками без внуков на нашей улице. Нет… Нет… Я люблю тебя тоже, Рива. Ты знаешь, что я люблю тебя… Ты любишь меня. Фар Роквей Хай Скул – навсегда!… Ну вот, ты заставила меня плакать тоже. Рива, ты знаешь, может, это и не то, о чем мечталось. Это не то, что я могла себе предположить, когда мне передали её в роддоме, когда я стирала её пеленки, готовила завтраки и проверяла уроки. Иногда, жизнь складывается по-другому, иначе, чем ты планируешь для своих детей. Но знаешь что? Это всё-таки именно то, чего я хотела, потому что она – счастлива! Всё! Если они счастливы – а они так счастливы, что не описать, так что? Так всё!
Слушай, мы уходим на ужин праздновать появление внучки. Вы хотите подойти? Я знаю, что сейчас два часа дня, но это уже время для ужина… Это Бока Ратон, черт побери… Ах, ты уже поела? Рива, ты не психуешь, правда? Я же говорила тебе… До свидания!
…Эй, Леонард! Подай сюда чертову машину!..
Билли Кристал.
(Перевод Александра Этмана).