Самая полноводная река Франции Рона (самая длинная – Луара) – это мужчина, сбежавший из Швейцарии. Он берет своё начало там, в Вале, в блистающем Ронском леднике. Французы представляют Рону как своенравного, нервного парня. В Лионе с ним соединяется спокойная и покладистая Сона, и дальше они текут чинной семьёй, впадая в итоге в Средиземное море. Сона – француженка, родившаяся в Лотарингии в скромном ручье возле городка Вьёмениль, где живут 148 человек. Она – прекрасный пример того, чего можно добиться, если выбрать правильное направление в жизни и не стремиться к превосходству любой ценой, а соглашаться и тихо делать по-своему. Все знают, например, замечательные вина из Cotes du Rhone, но сорта винограда сир, марсан, руссан и вионье не были бы такими роскошными, если бы не мягкое дыхание Соны. Об этом нам рассказал велогид Винсент, которого в итоге я уговорил отметить знакомство и удачно завершившееся путешествие в кабачке Старого города. Нам повезло, потому что Винсент – из семьи виноделов и многое знает. Винсенту не повезло, потому что он оказался слабохарактерным, так что спасать его в скором времени пришла сероглазая Леся из Харькова, с которой он познакомился в прошлом году и теперь они жених и невеста (я забыл, когда свадьба, хотя они приглашали, потому что Леся тоже оказалась слабохарактерной, а со мной во время дегустаций не забалуешь). Короче, чудная пара.
Я искренне считаю, что лучший способ познакомиться с любым городом – это велотур, и, конечно, продолжительный. На велосипеде ты попадаешь туда, мимо чего обязательно проедешь на автобусе и куда не успеешь забраться пешком. Гид – важен и тут лучше всего выбирать по рекомендации друзей, а если у вас нет друзей, то – интуитивно. Все эти интернетовские советы и звезды одобрения – обычно полная ерунда. Винсент был шикарен: то, чего не знал – придумывал на ходу, причём придумки были интересней реалий. Нам с сыном было всё равно: во-первых, я в Лионе уже бывал, а во-вторых, накануне мы успели до ужина подняться к собору Сен-Жан, башне Фурвьер – точной копией третьего этажа Эйфелевой башни (располагается на самой высокой точке Лиона), часа три погулять по окрестностям и он был вынужден слушать мои истории.
Плутарх в свое время написал трактат “О реках”, в котором упомянул кельтского друида Момора и военначальника Атепомара, которые таскали за собой престарелого оракула, чтобы тот им посоветовал, где основать приличный город. Этот оракул уже и идти не мог, но всё капризничал: здесь ему не нравился ландшафт, там сильно дует и воды нет. Кельты сначала добродушно, а потом с раздражением сравнивали его с Моисеем. И вот, наконец, когда они дошли до места слияния двух рек – сегодняшних Роны и Соны – оракул сказал: “Всё!” и умер. И стая воронов взлетела в вечернее небо. Момор и Атепомар решили, что это – отличный знак и основали город Лугдун, что в переводе означало “Воронья гора”. Ну а цивилизацию тут, как обычно, двинули римляне. Друг Гая Юлия Цезаря командир Луций Мунаций Планк построил первые каменные здания, театр, термы, форум, дороги и вообще все для жизни. Об этом я рассказывал сыну под оливковыми деревьями на галёрке древнеримского амфитеатра на горе Фурвьер, который воздвигли по желанию Октавиана Августа. Лугдун очень любили императоры: помимо Цезаря и Августа, сюда часто наведывались Тиберий, Клавдий, Калигула… Клавдий, так тот вообще здесь родился. Как и другой император – Каракалла. В первом веке город стал столицей Галлии.
– Зачем ты всё это помнишь? – перебил меня сын.
– У меня нет ответа на этот вопрос, – честно ответил я. – Ладно, пошли ужинать, американец… Но пешком.
И по пути вниз я добивал его драматическими подробностями, веруя: что-нибудь, да останется.
– В средние века Лион трясло, – говорил я ему в спину, сверяясь с Википедией по телефону. – Пылали костры еретиков, но город рос. Потом население косили эпидемии чумы. “Чумы – это что?” – спрашивал сын. “Не чумы, а чума – “плаг”, типа ковида – отвечал я и воодушевленный тем, что он всё-таки слушает, продолжал. – К концу средневековья в Лионе находилось 24 таверны, 32 парикмахера, 48 ткачей, 56 портных, 44 рыбных торговца, 36 мясников и бакалейщиков, 36 пекарей хлеба, 25 постоялых дворов. Зато в Эпоху Возрождения Лион стал культурной столицей страны. Здесь была напечатана первая французская книга и вообще Лион стал центром европейского книгопечатания. А ещё в это же время Лион стал шелковой столицей не только Франции, но и всей Европы. Одновременно трудились 80 тысяч ткачей, которые построили на холмах Соны целый город. Причём фабрик не было, они работали в мастерских прямо дома – на здоровенных станках, поэтому в этих домах – самые высокие во Франции потолки. А во время Французской революции нехорошие люди (революционеры хорошими не бывают) задурили своими идеями легковерным ткачам головы и те сняли свою обувь (сабо – это такие деревянные башмаки, в Риге они были в моде в семидесятых) и блокировали работу ткацких станков, поломав их к чёртовой матери и лишив себя работы. Так, между прочим, возникло слово “саботаж”. А слово “идиотизм”, бесспорно, возникло на седьмой день от сотворения мира…
– Пришли! – с облечением сказал сын. И отворились двери любимого “Бушон дес Кордильерс”. Мы тут бывали с друзьями – Илоной и Сашей. Саше тогда так понравилось, что на обратном к отелю пути он залез на памятник Людовику Четырнадцатому на площади Белькур (сейчас не залез бы, потому что выходцы из Магриба забросали короля яйцами и залили краской во время недавних волнений и его закрыли строительными лесами. Разумеется, лионский Людовик имеет такое же отношение к убийству полицейским 17-летнего парня в Нантере, как чикагский Колумб – к смерти Джорджа Флойда в Миннеаполисе, но тут уж ничего не поделаешь – “седьмой день”).
Надо сказать, что “бушон” – это рестораны ТОЛЬКО в Лионе, где подают традиционные лионезские блюда. Если вы видите бушон в Гонконге, Тель-Авиве, Далласе, Майами или Чикаго, то никакой это не бушон. Или зайдите и попросите “Quenelles de Brochet” (“Квенели из щуки”) с соусом нантуа. На вас посмотрят с ужасом, а между тем это – фирменное блюдо практически любого лионского бушона (по-нашему, щучья котлетка). И вообще, поговорка: “Как корабль назовешь, так он и поплывет” к ресторанам не относится. В одном чудесном американском городе, где есть хоккейная команда “Блэкхокс”, большой, помпезный, но местечковый ресторан назвали именем столицы Франции. Однажды туда, невзирая на мои туманные предупреждения, зашёл мой знакомый парижанин. На третий день, когда ему стало лучше и внутривенную поддержку отменили, он пожаловался по телефону свой жене на меня за то, что я его не отговорил. С тех пор мы не общаемся. Эти французы – такие обидчивые, такие эмоциональные…
На заметку: блюда в бушонах очень жирные и в большей степени ориентированы на мясо. Это семейные рестораны, лицензии выдает лично мэр. В Лионе существуют 24 официально сертифицированных традиционных бушонов, но огромное количество заведений используют этот термин, платят штрафы, и им это выгодно: в суд мэрия их не тащит. Бушоны вышли из ресторанов небольших гостиниц, которые посещали как раз рабочие-шелкопряды, наводнившие Лион в семнадцатом и восемнадцатом веках. Согласно словарю Le petit Robert, это название происходит от выражения XVI века, обозначающего пучок скрученной соломы. Изображение таких связок стало появляться на вывесках, обозначающих рестораны, и, согласно метонимии, сами рестораны стали называть бушонами. Более частое использование “бушонов” в качестве пробки или пробки у горлышка бутылки и ее производных имеют ту же этимологию. “Бушон дес Кордильерс” – великолепен! Нас обслуживали два официанта: старший – Леон и младшая – Матильда. Мы сразу же вспомнили “Профессионала” Люка Бессона, но оказалось, что ни Леон, ни Матильда фильма не видели. Вообще, если вы спросите лионцев о знаменитых людях их города (а мы это сделали на улицах, в ресторане и кафе, во время велотура и последовавшего за рим “банкета”), то первая тройка будет выглядеть так: 1. Карим Бензема, футболист, 2. Антуан Сент-Экзюпери, военный летчик (а не писатель, его знают, как летчика и аэропорт), 3. Мусса Дембеле, футболист. Ни разу не были названы братья Люмьер, Аллан Кардек, придумавший спиритизм, великий Рабле, который работал врачом в ныне гостинице, а тогда госпитале “Отель-Дьё” и именно там, манкируя служебными обязанностями, написал “Гаргантюа и Пантагрюэля”, основоположник фотографии Антуан Клоде и, между прочим, Андре Мари Ампер. Но особенно обидно за Поля Бокюза, лучшего шеф-повара всех времен, о котором нужно рассказывать совершенно отдельно.
А наутро на берегу Соны, прямо на великолепном рынке, нас встретил Винсент. И мы с ним на протяжение пяти часов объехали весь город. У фонтана Бартольди на площади Терро я заметил Музей изобразительных искусств и предложил сыну пойти туда, приняв душ, но он прибавил ходу (на следующее утро, перед отъездом в аэропорт, я всё-таки настоял на своём и – ура! – ему очень понравилось: а как могло не понравиться, ведь там и Эль Греко, и Моне с Мане, и Дега, и Гоген, и Сезанн, и двадцатый век с Пикассо, Леже, Матиссом, Миро, Бэконом, Модильяни и Шагалом).
Пять часов на велике – много, но не хотелось, чтобы они кончались. Если вы не дружите с велосипедом и оказались в Лионе, то во всяком случае не пропустите “Парк Золотой Головы”. Это один из самых больших и красивых парков Франции, чем-то напоминает Центральный парк Нью-Йорка, только поинтересней – там и зоопарк, и велотрек, и музеи, и теннисные корты, озера, клубы по интересам, и музыка, и ротонды столетней давности. Самая крутая скульптура – семь бронзовых голых и лысых мужчин пытаются поднять упавший земной шар с помощью шеста. Называется – “Вместе за мир и справедливость”. Так Ксавье де Фрезинетта увидел итоги лионского саммита “Большой семерки” в 1996 году. Почему-то метрах в тридцати от скульптуры вкопана табличка, на которой мужчины названы поименно: Жак Ширак, Билл Клинтон, Джон Мейджор, Гельмут Коль, Рютаро Хашимото, Романо Проди, и Жан Кретьен. Если бы я не заметил табличку, то пришлось бы поверить в историю Винсента о каких-то тамплиерах, закопавших тут золотую голову и забывших, где именно. После второго бокала я ему “воткнул” за это, но Винсент засмеялся и сказал: “По-моему, про тамплиеров – веселее…” Красавец!
Но перед тем, как зайти в этот кабачок, мы упросили Винсента показать нам трабули (с французского – “сквозные проходы”). Один очень хороший журналист, обычно предельно точный, назвал их “нашими проходными дворами”. Я думаю, что его обманули и в трабулях он не был. Трабули – это типично лионское понятие, обозначающее узкий сквозной коридор, прорезывающий несколько подряд зданий, чтобы соединить ряд городских улиц. Чаще всего это – крытая галерея, они бывают и горизонтальными, и почти вертикальными. История некоторых трабулей начинается ещё в 4-м веке – эти проходы служили тогда для спуска жителей за водой к Соне. Существуют разные виды трабулей, от простых, соединяющих две, а то и три улицы, до самых сложных многоэтажных лабиринтов – кстати, благодаря подобным лабиринтам многие лионцы могли спасаться, убегая от неприятеля во время революций и войн, начиная со Средневековья и кончая годами Сопротивления. Винсент сказал, что по выходным дням экскурсии по трабулям запрещены, поскольку живущие в этих домах люди сатанеют от количества громкоголосых туристов, на что мы напомнили ему, что приехали из Чикаго и давно научились ходить по нашим прериям бесшумно, как сиу. Из трабулей Винсент вывел нас прямо в злачное место, за что вскоре и поплатился. Но об этом я уже упоминал.
А в следующий раз я расскажу вам о том, как Соединенные Штаты Америки не только спасли от смерти “лионского мясника” Клауса Барби – шефа гестапо в городе на Роне и Соне, садиста, лично пытавшего и убившего тысячи евреев и участников французского Сопротивления, но и трудоустроили его, и оберегали как ценнейшего специалиста (за что только в 1983 году извинились перед Францией). А также о том, кто, как и где его нашли. И Моссад здесь совершенно ни при чём…
Александр Этман.