Этими словами при любом удобном случае комментирует преодоленные невзгоды один мой наполовину украинский, наполовину русский друг. Хотя на самом деле море перешли только евреи во время известных драматических событий в фараоновом Египте, а русские люди, которым до сих пор, я не настаиваю, но мне кажется – очень не хватает Моисея, вынуждены довольствоваться полем. Напевая при этом задушевную песню Яна Френкеля на стихи Инны Гофф, повествования о которых в энциклопедиях начинается с одинакового: “родилась (ся) в еврейской интеллигентной семье”. Янкеля, оказывается, принуждал к занятиям музыкой папа-парикмахер Абрам Натанович, а Инночку – дедушка-провизор Илья Харитонович (он же – Эль Хаскелевич), владелец одесской аптеки на углу улиц Ришельевской и Еврейской. Что ещё могли написать Френкель и Гофф? Конечно, “Русское поле”:
“Здесь Отчизна моя, и скажу, не тая:
– Здравствуй, русское поле,
Я твой тонкий колосок”.
Эль Хаскелевич, наверное, гордился бы своей внучкой, если бы не сгинул в сталинских лагерях.
Когда я познакомился со своей будущей женой, меня всё устраивало: она была простой русской девочкой из потомственных казаков-черносотенцев, и бабушка по папиной линии Антонина Федоровна Краснобаева до последнего сулила ей пять серебряных латов в случае отказа от жениха-иудея. Потом появились еврейские бабушка с дедушкой по маминой линии с многочисленными братьями, сестрами и приживалками, а вслед за ними и сама мама, после знакомства с которой мне хотя бы стали понятней мотивы Антонины Федоровны (это там, в Риге, всё же познаётся в сравнении, а я тогда ещё просто не доехал до Чикаго: сейчас тёщу люблю и уважаю, вот те крест!).
Позднее, когда мы с ней (Краснобаевой А.Ф.) подружились, выяснилось, что еврейская линия Милы (Антонина Федоровна называла их – “эти”) “ещё куда ни шло”, но есть и другие, “сломавшие жизнь”. Антонина Федоровна, помимо антисемитизма, славившаяся холодцом и блинами, мыслила широко и понимала, что евреи сломали жизнь не только ей, но и всему крещёному миру, и убеждённость в том, что пострадала она не одна и разделяет коллективное несчастье христианства относительно примиряла ее с судьбой.
На нашей свадьбе, впрочем, гуляли все вместе, на два дня забыв о распрях. Свадьба состоялась ровно 40 лет назад, 6 января 1984 года. Я смотрю на эту фотографию у ЗАГСа: одни до сих пор в Риге, мы в Америке, кто-то в Израиле, России, Украине, Германии. Но подавляющее большинство, увы – наверху. А если быть реалистом – внизу.
Кружился легкий снег. Невесте сделали такую прическу, что её не узнал родной брат и в страхе бежал. Я, облаченный в элегантную “тройку” из “Ригас модес”, забросал её цветами и мы поехали в кафе Дома мебели. Там мы провели двое суток. В связи с легкой беременностью новобрачная не злоупотребляла и вместе с тещей зорко следила за моим поведением. Зато мой отец расслабился и впервые в жизни выпил на брудершафт со своим одноклассником, который в свое время увёл у него жену. И даже выразил неуместную и бестактную благодарность по этому поводу. Одноклассник, впрочем, остался невозмутим как холодец с достаточным количеством желатина.
Дедушка моей жены рассказывал Роме Б. о своих ратных подвигах и через стол нас окутывал дым подбитого немецкого танка, который дедушка видел только в кино. Антонина Федоровна плакала навзрыд всякий раз, когда “Фрейлехс” начинал играть “Семь сорок” или “Хаву-Нагилу”. Коллега, редактирующий сейчас конгломерат в Европе, начертал в “Книге пожеланий” фразу из Высоцкого: “Все будет хорошо или плохо”. За похожее предсказание Эдип чуть не убил предсказателя из храма Апполона в Дельфах. Убоявшись, оракул предсказал Эдипу, что тот убьет отца и женится на своей матери… Никогда не угрожайте прорицателям.
Я плохо помню другие подробности. Было очень весело. Мои одноклассники и коллеги по редакции установили высокую планку и не уронили её, словно предчувствуя последовавшие вскоре законодательные акты ЦК КПСС и Совмина СССР об усилении борьбы с пьянством. Гарик Маламуд завораживал своими соло. Дедушка с Ромой исчезли и вернулись к концу второго дня: на груди у Ромы висела медаль “За взятие Берлина”. Рома сказал: “Потрясающий старик! Таких больше не делают. Я сказал ему: “Не могу принять ваш подарок, это же добытая медаль!”, а он мне сказал: “Бери, у меня две”. К сожалению, через год вместе с дедом умерли жившие в нём Михаил Чехов, Марлон Брандо, Константин Рокоссовский и дедушка Крылов.
Мы опомнились в спальном вагоне поезда “Латвия”. В Москве ночевали в гостинице “Россия”, но гуляли в актерском доме на Садовом у подруги – дочки директора Театра Сатиры Кати Тополь. Вообще-то “мы” в данном случае – преувеличение: Милу настиг токсикоз. Нагнавшие нас гости из Одессы (ныне чикагцы) были приглашены на “Трехгрошовую оперу”: перед спектаклем мы навестили ресторан “Баку”, и одесский гость взял с собой в театр кинзу, маринованный чеснок и черемшу. Наутро Мишулин (мистер Пичем) с Мироновым (Мекки-Нож) рассказывали, что запах мешал им играть. А ещё тайком от ревнивых сатировцев сбегали на Таганку и “Современник”, ходили в гости к Гердтам и Карцеву. А в “Арагви” гульнули так, что когда спустя пять лет покидали страну, нас быстро вспомнили и накрыли на сорок пять человек так, что отлёт наутро состоялся только благодаря удачному стечению обстоятельств и раздаче сулугуни на грузинском хлебе пури с зеленью ошалевшим понграничникам. Нет, отличным получилось свадебное путешествие…
Сорок лет! Они вместили в себя многое. Как происходит у всех, кто прожил вместе столько и дольше. Сейчас у нас одна любовь, два сына, три внука, четыре друга, пять подруг, много планов и куча воспоминаний. Если стихнет буран, накрывший Южный Тироль, то сегодня вечером мы присядем за столик в ресторане El Camineto в Кортина д’Ампеццо, а если нет, останемся в любимой Санта Кристине, вместе с близкими друзьями заглянем к Тони в La Tambra, но в любом случае поднимем за все перечисленное по бокалу, поблагодарив себя за то, что перешли не одно море и выжили в штормах.
Александр Этман.