Вы, наверное, заметили, что на этой неделе я сократил количество новостных обзоров. Новостей, конечно, по-прежнему много, но за исключением кончины понтифика, они однообразны, причём на российско-украинско-американском фронте идёт такая игра, что если бы это был футбол, трибуны освистали и забросали бы петардами всех находящихся на поле. Включая нападающих, защитников, судью, раздающего предупреждения направо-налево, на которые никто уже внимания не обращает и, конечно, полузащитников с красивыми французскими, британскими и испанскими фамилиями, старающихся помочь защитникам, но делающих это так бездарно, что нападающие соперников смеются над ними уже открыто. Конечно, с понедельника вернусь к традиционному формату, а пока – очередной (небольшой) географический натюрморт…
Начну с Матвея. В нашем доме живёт робот-пылесос Матвей. Он склонен к суициду. Несмотря на то, что в его свидетельстве о рождении отдельно упомянута способность Матвея распознавать опасность в виде пропасти (лестницы, ведущей в подвал), он упорно рвется в бездну. Приходится на его пути устанавливать преграды, как для ребёнка. Я высказал предположение, что Матвей – не юноша, а девушка по имени Катерина и ей тоже кажется, что она птица. После третьей попытки взлететь я пригрозил Матвею сдачей обратно в магазин. Он притих, сам возвращается на базу после работы и презрительно смотрит на меня оттуда синим глазом.
В Биарррице такие роботы повсюду. Чтобы ошалелые люди не мешали им, роботы периодически сигналят. Если они натыкаются на окурок, то изрекают разочарованное “О-о” голосом персонажа Дастина Хоффмана из “Человека дождя”. Такое я видел только в Шанхае и Гонконге. Но роботов-косарей, которые выстригают, маникюрят и пудрят траву арены “Парк де Спорт Агилера”, по соседству с которой мы с моим другом Николаем Чесноковым когда-то играли в теннис, я не видел нигде. Двадцать два французских Матвея (я посчитал их – ровно две футбольные команды), сталкиваясь друг с другом, грызли и без того идеальную футбольно-регбийную поляну. Когда пошёл дождь, они засеменили прочь и укрылись под навесом рядом с полем.
…Если вы хотите побывать в Биарицце, то я бы на вашем месте не сильно затягивал: его обрывистый скалистый берег с начала прошлого века испытывает постоянную эрррозию, уменьшаясь ежегодно на 70 сантиметров. Интересно, что первым предвидел создание здесь курорта не кто иной как Виктор Гюго, остановившийся на ночь в деревне китобоев. Утром, по его собственному свидетельству, он поразился открывшемуся виду и, словно Петр Первый, молвил: “Здесь будет (пляжный) город заложён”. Так и вышло. Спустя 9 лет, в 1854 году Наполеон Третий, который от нечего делать активно бороздил береговую линию от Аркашона до Биарицца, рекомендовал своей супруге Евгении провести здесь два месяца. Империатрица не пожелала возвращаться в Париж и щедрый муж построил для нее “Виллу Евгению”, которая ныне является фешенебельным “Отелем дю-Пале”. И тут же в Биарриц потянулся караван коронованных особ и сопровождавшей их богемы. Вскоре открылась солевая водолечебница. Здание проектировал архитектор Лагард, первый камень заложила в декабре 1892 года королева Сербии Наталья Обренович, а торжественное открытие прошло в июне 1893 года. Чтобы подавать соляной раствор из Брискуса, в котором содержание солей в 10 раз превышало солёность морской воды, проложили подземный трубопровод длиной более 20 километров. В 1894 году в Биаррице открыли универсальный магазин Biarritz Bonheur, ставший храмом моды и роскоши. Его расширяли дважды, в 1911 и в 1926 годах; сейчас там располагается универмаг сети Galeries Lafayette. В начале XX века большинство сотрудников универмага владели английским языком, в начале XXI – ни один, примите мои в этом уверения.
За два года до универмага в городе был освящён православный храм Александра Невского. Русских здесь всегда было много. На своей вилле, например, проживал Фёдор Шаляпин. В сентябре 1897 года в отеле “Виктория” долгое время жил Антон Палыч. Чехов даже записал наблюдение: “Самое интересное здесь – океан; он шумит даже в очень тихую погоду”. Шумит! И волна крута. Из всех нас только храбрый гасконец Чесноков тогда бросился в пучину. За это ему насыпало килограмма три песка в плавки.
Сюда часто приезжал с родителями Володя Набоков. Он всегда вспоминал пребывание в Биаррице, как самое прекрасное в жизни. “Моё райское, – писал он Вере Лейзерович, ставшей впоследствии Набоковой, – подумай о Биаррице. Мне кажется, что это возможно. Если же я получу деньги за перевод “Машеньки”, то, конечно, все само собой устраивается. Постарайся не смотреть на все это как на миф. Мои купальные штанишки сохнут на подоконнике. Мечтаю… Небо пепельно-голубое, граммофон жарит фокстрот из соседнего окна. Да, хорошо бы в Биарриц! Какое море! И баск, продающий вафли на пляже…”
Кстати, в 1957 году режиссер Генри Кинг решил экранизировать Хэмингуэя. Точнее, “И восходит солнце”. Хэмингуэй написал роман в 1925 году и с тех пор его не раз собирались ставить, покупали и продавали права, но так и не сняли, потому что американское общество в те времена было куда консервативней нынешнего, а главный герой Барнс после ранения стал физическим кастратом и платонически обожал исповедовавшую свободную любовь Бретт Эшли, которую писатель еще и снабдил званием “леди”. Это для Америки было чересчур. И Ава Гарднер долго отказывалась от главной роли. Наконец, она созрела и Кинг вместе со сценаристом Питером Виртеллом, его невестой, актрисой Деборой Керр и зазнобой Кинга французской актрисой Жюльетт Греко поехали в Памплону. В Памплоне Жюльетт не понравилось и она уговорила режиссера переехать и снимать в Биаррице, благо совсем недалеко, на зато, мол, Франция и утонченность. Режиссёры – слабые люди: красивые и покладистые актрисы могут заставить и “Мимино” снимать не в Тушети, а в Карелии и хорошо, что рядом с Данелия была зоркий сценарист, чудесная Токарева.
А Виртелл, понимая разницу между Памплоной и Биаррицем и предчувствуя гнев автора, пришел в ужас и, поскольку он не Токарева и сдержать режиссёра не сумел, просто отказался работать. Но нет худа без добра: утром он ушел на пляж, прихватив свою “плавательную доску”, поймал волну и покатался на ней. К вечеру местные газеты пестрели фотографиями Виртелла и интервью с ним. Так в Биаррице впервые в Европе появился серфинг. Сейчас город является одним из европейских и мировых центров этого вида спорта. А потом приехал продюссер Дэррил Занук и выгнал всех обратно в Памплону. А потом Хэмингуэй сказал, что вообще никакой разницы, где снимать, не было, потому что фильм – полное дерьмо и все, кроме Авы Гарднер – бездарности, а особенно Кинг.
В Биаррице великий князь Дмитрий Павлович женился на американке Одри Эмери. После русской революции и эмиграции в городе жил принц Александр Петрович Ольденбургский, а потом – супруги Георгий Иванов и Ирина Одоевцева, Дмитрий Мережковский и Зинаида Гиппиус, а также Тэффи. Свой дом был в Биарицце у Василия Аксенова. Сюда к отдыхавшему в очень скромной гостинице с женой и дочерьми Владимиру Путину приезжал Борис Березовский, чтобы передать предложение Ельцина стать его преемником. И всем Биарриц нравился. Кроме одного человека – Александра Блока (мы, кстати, приехали в Биарриц 7 августа, в сотую годовщину его смерти). Отправленный сюда врачами, поэт писал: “Этот с позволения сказать курорт наводнён мелкой французской буржуазией, так что даже глаза устали смотреть на уродливых мужчин и женщин… Да и вообще надо сказать, что мне очень надоела Франция и хочется вернуться в культурную страну – Россию, где меньше блох, почти нет француженок, есть кушанья (хлеб и говядина), питьё (чай и вода); кровати (не 15 аршин ширины), умывальники (здесь тазы, из которых никогда нельзя вылить всей воды, вся грязь остаётся на дне”.
Поэты – вообще странные люди. Истинный поэт, если ему не пишется, всё видит в сумеречных тонах… И даже французская кухня его не радует. А вино – кисло. Александру Александровичу хочется домой в Россию, и он возвращается, и начинает работать в конторе с невероятно длинным названием: “Чрезвычайная следственная комиссия для расследования противозаконных по должности действий бывших министров, главноуправляющих и прочих высших должностных лиц как гражданских, так и военных и морских ведомств”, что, несомненно, объясняется обнаруженным у него в это же время психическим расстройством. В 1921 году Блок уже сам хотел в “хоть в Биарриц, хоть в Финляндию”, подал прошение на выездную визу, в коей ему было отказано, несмотря на ходатайства Горького и Луначарского, а вместо этого постановлено: “…поручить Наркомпроду позаботиться об улучшении продовольственного положения Блока”. “Ночь, улица, фонарь, аптека…” А жаль, способный был человек.
Биарриц – родина “бархатного сезона” (здесь с сентября по середину ноября). Фраза с начала двадцатого века обозначает один из наиболее благоприятных периодов для отдыха. А знаете почему? Да потому, что в сентябре-октябре в Биарриц съезжались любители морского отдыха и дамы вместо летних тонких платьев облачались в платья из бархата. В Биаррице и по сей день работают клубы для подростков “Жили-были” и “Умка”, а также детский сад для русскоговорящих детей “Теремок” и русский продовольственный магазинчик с идиотским для этих мест названием “Комарово”.
* * *
Следующая остановка – Бордо. Здесь у меня, резервировавшего для компании все отели, случился единственный за трехнедельное путешествие прокол. Меня подкупило местоположение квартиры – в самом центре Старого Бордо. Квартира оказалась хорошая, но к дому подъехать было нереально – пять-шесть улиц вокруг него были пешеходными, а с четырьмя чемоданами плестись от паркинга оказалось тем еще удовольствием. Тем более, что август очухался и ударил жарой. Кстати, о паркинге во французских городах: если booking.com сообщает, что, мол, все в порядке – паркинг есть, то это в большинстве случаев лишь означает, что подземные гаражи находятся сравнительно недалеко от места вашего проживания.
Зато в квартире нас встретила девушка Эмилия. Кажется, из Киева. Мы подружились. Эмилия призналась, что скучает по творогу и сказала, что придет завтра в 8 утра и накормит нас завтраком. За завтраком я продиктовал ей рецепт домашнего творога, Эмилия впала в коматозное состояние, а выйдя из него, заявила, что перед её бойфрендом Жаком, который гордится родительским рестораном, хотя творог там никто делать не умеет, сегодня же будет поставлен гамлетовский вопрос. Жак остался бойфрендом, так как у него получилось и они нам присылали фотографии с творогом. Эти миллениалы, конечно, смешное поколение.
Город Бордо интересно подходит к процессу братания с другими городами. Выбор марокканской Касабланки, алжирского Орана, ливанского Захле и тунисского Сфакса – логичен, потому что выходцев из них в Бордо много (в расположенном в 45 минутах от Бордо Аркашоне представителей Магриба – Ливии, Марокко, Туниса, Алжира, Мавритании и Западной Сахары – нет практически совсем). Меж них поёживается израильский Ашдод: есть ещё немного отсыревшего еврейского пороха в бордосских пороховницах. Дальше – красивая, не поддающаяся объяснениям европейская ось: Санкт-Петербург, Рига, Краков, Мюнхен, Мадрид, Бильбао. Неожиданная дружба через океан с Лос-Анджелесом и Лимой. И два проблемных города на очень дальнем востоке – Фукуока и тот самый Ухань.
Бордо славится международным фестивалем женского кино, гастрономическим фестивалем, книжным салоном, “Карнавалом двух берегов” (имеется в виду река Гаронна), праздником вина и крепких напитков и плавно вытекающими из последнего “Танцами на набережных”, гремящими здесь в июле и августе. Мы как-то вдвоём с женой попали на них и какая-то весёлая девчоночка с безнадежными карими вишнями вместо глаз учила меня танцевать бранль. Бранль – это наш хоровод, только очень медленный и я поэтому всё время сбивался на парное катание – там с поддержками, вращениями и тодесами, за что был наказан и уведён. Конечно, всему виной – вино, потому что едва мы вышли из Художественного музея (а там тебе и Тициан, и Рубенс с Веронезе, и Делакруа с Жерве, и Матисс с Пикассо), как взалкали. Бордо ж… И, потом, прекрасное вызывает у нас аппетит и жажду. А когда мы утолили и то, и другое, внимание – не моё, а, подчёркиваю, как раз жены – привлекли звуки музыки. А я человек ритмичный…
Александр Этман.