Внешнеполитическая политика запугивания сопряжена с риском того, что пугаемые не пугаются – об этом ещё в 6-м веке до нашей эры написал трактат “Искусство войны” китайский военный стратег Сунь-цзы (на снимке). Тогда дело худо. Но ни он, ни соглашавшиеся с ними Секст Юлий Фронтин, ни Оносандр нам, к сожалению, неведомы. Дональд Трамп пригрозил Ирану Геенной огненной: “Если они не пойдут на сделку, начнутся бомбардировки. Это будут такие бомбардировки, каких они ещё никогда не видели”. Но мир начинает потихоньку привыкать к угрозам нашего президента. Пока на предлагаемые нами “сделки” никто не идёт. Ну вообще никто! Все как-то продолжают свои нехитрые дела: Россия с сарказмом и уже вызывающе возражает, употребляя словосочетания “риск неминуемой катастрофы” и даже “неуместный и ничем не подкреплённый диктат”, Украина продолжает благодарить, но ничего не подписывает, копошатся ракетометатели-хуситы, огрызается недобитый ХАМАС, Европа готовит миротворческие силы к переброске в Украину, причём Германия впервые со Второй мировой войны уже разместила бронетанковую бригаду бундесвера (45-ю) в Литве, Иран, как обычно, обещает ответить всем, кто покусится, Канада и Мексика живы и дерзят, Панама сепаратно договаривается с Китаем, который с громом и молниями проводит масштабные учения с трёх сторон Тайваня, Гренландия у всех спрашивает, что Трамп имел в виду, когда сказал, что уверен: она достанется Штатам мирным путём и воевать не придётся, а обиженная Дания по-прежнему решает гамлетовский вопрос, потому что знает ответ на гренландский. Дуются на нас и Великобритания с Австралией. Похоже, что сейчас мы дружим только с Израилем, который вчера отменил последние пошлины на американские товары и Аргентиной, которая задаёт тон только в футболе. “Шли Мазл тов” и “Tomemos un buen trago” (исп. “Так выпьем же хорошенько”), как любит говорить мой друг Виктор Петрович Попов, познавший толк в языкознании и жизни. Одна радость – будущий губернатор штата Россия Александр Овечкин вчера забросил очередную шайбу в Бостоне и теперь уже в трёх голах от рекорда будущего губенатора штата Канада Уэйна Гретцки.

А теперь – о вкусном…

ВЕНСКИЙ ШНИЦЕЛЬ

…В Вену мы подъехали часам к четырем и, поселившись в отеле, отправились гулять про городу, приютившем нас в сентябре 89-го по дороге из СССР в США. На сей раз мы не стали никому звонить и, вооружившись картой города, просто пошли бродить по нему. Самое интересное, что в Вене в 89-м мы провели почти месяц, но то была поствыездная суета, походы в ДЖОЙНТ, нервотрепка, и мы ничего толком не увидели. Потом я приезжал в Вену на юбилей одного почетного человека, но и тогда осмотреть город не удалось.

Вечерняя Вена оказалась мягкой, дружелюбной и спокойной. Не спеша, мы прогулялись по площадям Штефпнсплац и Ам-Хоф, по пешеходной улице Грабен дошли до собора Святого Стефана, нашли музей Моцарта и провели там напрасные полтора часа. Точно об этом месте известно только лишь, что Моцарт прожил тут четыре года и написал “Женитьбу Фигаро”. Ни мебели, не партитур, короче – ничего подлинного здесь нет, только копии и репродукции, о чем вас честно предупреждают сразу же после начала тура. Кроме того, сам тур – для “чайников”: мы ничего нового не узнали. В конце привратник доверительно сообщил нам, что с понедельника он увольняется и что это вообще никакой не музей, а так… Вот в Зальцбурге, мол – настоящий музей Моцарта…

Мы решили, что утром купим билеты на автобусную экскурсию по городу и стали искать легендарный ресторан “Фигльмюллер”, где пожилые официанты в токсидо подают лучшие на свете венские шницели. Бакерштрассе отыскалась тут же за углом, но в маленький ресторанчик стояла очередь. Я нагло протиснулся вовнутрь и, используя старый советский репортерский трюк с удостоверением Союза журналистов СССР (слава Богу, я не выкинул его в процессе многочисленных переездов), договорился о столике на двоих.

Официант Алекс больше походил на церемониймейстера во дворце Шенбрунн. Поскольку я сказал, что обязательно напишу статью о ресторане, он принялся подробно описывать мне рецепт изготовления шницеля. Оказалось, что для того, чтобы достигнуть уникального вкуса и хруста, шницель жарят на трех разных сковородках. С 1905 года тут пожарили более 25 миллионов шницелей и, как рассказывает Алекс, более тысячи из них съел первый послевоенный комендант Вены Никита Федотович Лебеденко. Его фотография, позирующего с куском шницеля на вилке, украшает мужской туалет заведения.

Лебеденко известен тем, что послал на хер Конева, когда тот 80 без малого лет назад – 21 апреля 1945 года пригрозил освободить его от занимаемой должности – командира 33-го гвардейского стрелкового корпуса – за плохое маневрирование войск на поле боя в самом начале Берлинской операции.

Лебеденко получил приказ во время боя. Он заполз в блиндаж, позвонил Коневу и сказал:

– Товарищ командующий войсками 1-го Украинского фронта! Класть людей под пули не буду. Мы возьмем этот лес через два часа. Они у меня переправу через Вислу держали четыре дня, пока нас немец танковым корпусом топтал. То, что вы предлагаете – верная смерть для бойцов. Не позволю!

Конев закашлялся:

– Кто говорит?

– Герой Советского Союза, генерал-лейтенант Лебеденко.

– Погоны, бля, срежу самолично, – сказал Конев.

– Да пошел ты на хер! – ответил Лебеденко.

Эту историю другой подписавший приказ – Крайнюков – с возмущением рассказал Жукову, на что Георгий Константинович засмеялся и сказал:

– Молодец, Никита!

Жукову нравились смелые и отчаянные люди. Он тут же назначил его комендантом Дрездена (именно Лебеденко эвакуировал собрание Дрезденской галереи в Союз), а потом перевел в Вену. Где Лебеденко быстро разобрался и с союзниками (а Вена, как и Берлин была поделена на секторы, если кто не знает), и с гастрономией. Известно, что спорные вопросы он любил решать именно здесь, в “Фигльмюллере”, за шницелем и бутылкой доброго австрийского вина.

Мы хотели заказать два шницеля, но Алекс посоветовал мне взять что-то другое. Я остановился на телячьей печенке с трюфелями и грушами. Алекс вскоре принес шницель – величиной в стол – и я понял, почему он отговорил меня от второй порции – ее просто некуда было поставить. Печенку я ел с колен – до тех пор, пока жена не капитулировала перед шницелем и я добил его, как Лебеденко – фрицев.

Все это запивалось тем самым добрым австрийским и настроение у нас было замечательным, и мы хотели пройтись до гостиницы пешком, но вино оказалось таким добрым, что мне навеялись иртеньевские строки: “Шёл с женой я как-то ночью под покровом темноты, – не сказать, чтоб трезвый очень, но не то, чтоб в лоскуты…” Такси, словом, поймал с трудом:

– Маргаретенштрассе, семьдесят, – сказал я. – Сорри, Маргаретенштрассе зипциг…

– По-русски говорим? – приветливо сказал таксист. – Я из Латвии.

– Откуда? – хрипло уточнил я.

– Из Латвии, – повторил таксист.

– В Латвии есть много населённых пунктов – Рига, Юрмала, Даугавпилс, Лиепая, Пабажи…

– Но вы точно не знаете, мой город маленький – Мадона…

– Там родился Александр Старков, – сказал я. – Как же, помню! У вас на гербе еще изображен единственный в мире блюющий петух…

Таксист оторопел. В Мадоне живет девять тысяч человек и никого знаменитее моего когдатошнего соседа, бывшего капитана рижской “Даугавы”, а потом тренера “Спартака” и сборной Латвии этот город не вырастил, так что Старкова там знает каждый…

Таксист удивился, а я уже нет. Дело в том, что в Вену мы приехали из горнолыжного Бад Гаштайна, а там… Но об этом – ориентировочно в пятницу… Завтра же вернёмся к новостям.

Александр Этман.