Ровно 35 лет назад мы уехали из Риги в Москву, чтобы через день улететь в Вену, оттуда спустя две недели – в Рим, а в начале января 90-го на лайнере канувшей нынче в Лету компании “Pan American” – в Чикаго транзитом через Нью-Йорк. За эти 35 лет судьба свела меня со множеством людей. Кто-то ушёл, кто-то вплёлся в жизнь. Это нормально. Так и плывём. По молодости и самоуверенности мне казалось, что я хорошо разбираюсь в людях. Оказалось, не совсем. Мягко говоря. Я часто ошибался, принимая одно за другое. Со временем, конечно, набрался опыта и сократил круг общения. Это тоже я мягко выразился. Скорее, свёл его к необходимому, достаточному и комфортному для себя минимуму. И очень правильно сделал. Так что всё хорошо – и теперь только о весёлом. Например, вот что произошло со мной однажды в любимой Италии…

1 ноября 1989 года, уже будучи опытным беженцем, мы поехали из Торваяники в Рим, чтобы вместе с народом отметить Ognissanti, или Тутто Санти, День Всех Святых. Гул.яя, мы увидели лежащих на асфальте троих пьяных в стельку людей. Кстати, “стелька” – это от глагола “стелиться”, то есть распластываться, лежать пластом. “Стелька” – интеллигентнее, чем “в дымину”, “в дупель” и “в дугу”, но менее точно, чем “вздебезги” и “вздрызг”. А ведь есть ещё “вдрабадан”! Ни в одном другом языке нет такого количества вариантов оценки степени нетрезвости. Англичане, например, говорят просто: “Drunk as a lord”, то есть “Пьян как лорд”, потому что так сильно напиться в стародавние времена мог позволить себе лишь богач. И хотя сейчас напиваются не только и не столько богачи – в испанском Бенидорме, например, в сезон отпусков вы не увидите ни одного трезвого англичанина моложе 14 лет – пользуются лишь этим выражением. Но хватит об этом. Вернёмся в Рим в Тутто Санти 89-го. Я не видел пьяных с 5 сентября. Волна ностальгии окатила меня и я решил подойти к ним поближе, что было не очень-то легко осуществить, поскольку троица была сбита с ног алкоголем прямо у Восточного входа в Колизей, где обычно скапливается особенно много туристов.

Один из них – тот, что лежал, подпирая основание статуи братьев Гракхов, был очень похож на древнего римлянина. Прямым носом и сандалиями, обутыми на босу ногу. Второй возлежал ничком и громко храпел. Третий, очевидно, южанин, вёл во сне активную жизнь: дёргал конечностями и периодически клекотал нечто нечленораздельное: наверное, ему снилось, что он бьёт в бубен и поёт сочную неаполитнскую песню.

Я сказал жене:

– Вот видишь? Как тебе не стыдно называть меня алкоголиком? Разве я когда-нибудь валялся пьяным у подножия памятнику Ленину или у входа в “Лужники”? Смотри, вот он – продукт развинченной беспечности и обнадёживающей грусти… Конечно, жизнь здесь хороша. Настолько хороша, что итальянцы проводят половину года в празднествах, а остальные шесть месяцев позволяют себе устраивать сиесту с полудня до пяти. Но как, скажи мне, дорогая, можно пить в такую жару? Обрати внимание на падение нравов некогда гордых римлян: эти нетрезвые потомки патрициев лежат на древних плитах национальной святыни, орошённой потом легионеров и кровью гладиаторов. Повторю, разве можно представить себе наших людей, валяющихся рядом с мощами Ильи Муромца в Киево-Печерской Лавре? Да, наши люди, без сомнения, пьют много и могут пропить что угодно, но чтобы вот так…

Я не успел закончить мысль. Пьяный южанин, бивший во сне в бубен, проснулся, окинул мутным взглядом экскурсантов и, пнув ногой человека в сандалиях, довольно отчётливо пробасил:

– Сеня! Здесь жарко, Сеня…

Мы опешили, а древний римлянин, оказавшийся Сеней, негромко матерясь, встал на колени и пополз к третьему, лежавшему ничком. Вдвоём они начали будить его, помогли подняться и пошли, глухо ругая погоду и жизнь.

Мои ошибки, впрочем, не всегда оказывались окрашенными в совсем уж комичные тона. Начиная с двадцатого номера “Нового Света”, мы, например, стали печатать следующее объявление: “Некрологи принимаются только при наличии оригинала свидетельства о смерти”. Потому что тот дядя, чьи враги заплатили нам за публикацию его некролога, был не то, чтобы ошеломлен, но, скажем так, несколько раздосадован.

Он пришёл в редакцию вьюжным февральским вечером и сказал:

– Здравствуйте!

– Добрый вечер! – ответил я.

– Я жив! – сообщил он.

– Я вижу, – сказал я. – Это замечательно.

– А у вас написано, что я умер.

И он развернул свежий номер.

– Вот, – сказал он.

– У вас есть водительское удостоверение? – спросил я, чтобы потянуть время и продумать выход из положения.

Дядя показал.

– Хотите выпить? – спросил я. Это, между прочим, и сегодня наиболее надёжный способ расположить к себе соотечественника.

– С удовольствием, – сказал он.

“Похороненный” оживился настолько, что стал рассказывать, как его жене звонили все подряд и выражали соболезнования, а она плакала, не веря своему счастью.

– Мы разводимся, – пояснил он, перехватив мой недоумённый взгляд. – Небольшие разногласия по поводу раздела имущества…

После третьей рюмки мы перешли на “ты”. Американцы после третьей переходят на минеральную воду, а мы на “ты”.

– Представляешь, и назавтра являюсь я! Ничего не знаю. “Здрасте”, – говорю. – “Я тут подумал, что ничего поделить по-честному невозможно. Давай мириться…” А она чуть ли не в обморок! Я говорю: “Милая, да всё у нас снова будет хорошо! Давай забудем о плохом. Давай жить так, словно заново родились…” Ну, короче, она подумала, что это я специально свой некролог напечатал, чтобы заново родиться. Так что, если возможно, дайте справку…

– Какую? – изумился я.

– Что я тут ни при чём!

Пока дядя выпивал один, я сочинил совершенно идиотский текст: “Выдана такому-то в подтверждение того, что он не подавал в газету “Новый Свет” объявление о своей смерти. Некролог был напечатан по просьбе неизвестного нам человека мужского пола лет шестидесяти в кроличьей шапке, пришедшего в редакцию с печальным лицом и оплатившего публикацию. Приношу свои извинения за причинённые неудобства и разочарования, и свидетельствую, что означенный такой-то жив и здоров. В виде компенсации означенному господину выдаётся бесплатная подписка на год и памятный вымпел “Московское “Динамо” – чемпион СССР по хоккею 1991 года”, подаренный редакции заслуженным тренером СССР и Латвийской ССР Владимиром Владимировичем Юрзиновым. Редактор А. Этман. Число. Подпись”.

Дядя прочитал справку. Лицо его озарила догадка:

– В кроличьей шапке! – задумчиво повторил он и воскликнул, – это, сука, тёща! Вернее, её бойфренд. Убью!

– В таком случае мы напечатаем их некрологи совершенно бесплатно. Вы тут только подпишите заявление о том, что у вас к нам претензий нет, – сказал я.

Он подписал.

Тогда меня очень удивила эта история. Но потом я ближе познакомился с нашей так называемой “общиной” и сегодня уж не удивляюсь вообще ничему. Плыву себе потихонечку…

Александр Этман.