Я вернулся из Флориды, где провел пять недель, работая, но в компании сначала с Атлантическим океаном, а потом и Мексиканским заливом, неправдоподобно синим небом, песком где крупного, а где и мелкого помола, усыпанным золотыми крупинками, которые становятся золотыми только на солнце, а когда солнце застенчиво прячется за огромное кучевое облако, исчезают до новой встречи с ним. Добавьте к этому высокомерность пальм и легкий на подъем теплый ветер, да еще темнорозово-бело-зеленые декорации местной

флоры – и вы поймете (а если не поймете, но хотя бы представите), что такое Флорида в марте и апреле. Тамошний ветер, кстати,
оказался парнем что надо, проветрил мне душу и унес, надеюсь, навсегда, накопившееся ненужное. Я гулял каждый день по три часа на рассвете и обещал себе, что продолжу делать это в Чикаго. Но не делаю, потому что я, оказывается, из морозоустойчивого превратился в теплолюбивое животное. И еще потому, что мне, оказывается, все-таки нужны океан и пальмы. А тут во вторник обещали снег. Знаменитый чикагский апрельский снег. Апрель в Чикаго – тот еще хулиган!
Народ потихоньку прививается – кто чем. Это правильно. Коронавирус никуда не делся и, вероятно, не денется. Теперь надо думать, где раздобыть так называемый “бустер” – доза вакцины, продлевающая действие исчезающих, увы, со временем антител.
У знакомого на этой неделе умер тесть. Прилетел из Украины. Раз в год он летал в Америку проходить полное обследование – беспокоился о здоровье. Заразился еще там, прилетел сюда, выпили-закусили, запершило в горле, зачихал. На следующий день поехал на заранее запланированное обследование. Обследовался, вернулся. Выпили-закусили. Стало хуже. Позвонили из госпиталя – корона и легкие поражены. Он еще волновался – как же те, с кем он летел на одном самолете, как их предупредить? А потом – госпиталь, оптимистический прогноз, затем прогноз не очень оптимистический, потом врач отводит глаза и говорит: “Делаем все, что в наших силах” и ночью – звонок. “Как же так?” – “Простите…”
Флорида, правда, делает вид, что короны нет. Если видишь людей в масках – это приезжие. Через день-два они повесят маску на локоть и забудут об опасности. Рестораны строги: “Заходим только в маске”. Правда, через секунду ты ее снимаешь.
Школы открыты, но салсу не потанцуешь – где логика? Кубинские, перуанские, колумбийские, аргентинские кафе обещают танцы осенью. В русских ресторанах, правда, музыка уже гремит. Причем, пляшет определенный контингент: “Когда меня позовешь…” и “Танцую, сегодня я с тобой танцую, и в синий глаз тебя целую…” и что-то там ещё на “ю”. Смотрящий сидит на “атасе” – на случай появления проверочных органов. Танцпол мгновенно пустеет, а музыка в нашей стране пока не запрещена.
Официант устал:
– Безроганноф с чем будете? Картошка с хрибами, хречка, жареный помидор по-хрузински… (Чихает в рукав)… Я вибачаюся…
– Мы не заказывали. Мы заказали устрицы и салаты.
– Устрицы потом! Сейчас салаты.
– Но мы хотим наоборот.
– Устрицы надо открывать. А повар – один. Сначала салаты.
В Санни Айлс возле кондитерской ветераны чикагской эмиграции играют в нарды. Все курят, смеются, пьют пиво и кофе, кого-то и что-то обсуждают.
– Переехали?
– Нет, присматриваемся.
– Надо переезжать. Посмотри на меня.
Смотрю. Загорел. Постарел. Не вцепившийся в дно, а болтающийся на дне якорь корабля жизни. Жизнь – напротив, в небоскребах улицы Коллинз. Сидим у друзей в пентаузе “Аквалины”. У них хорошо, и они хорошие – умные, красивые, веселые, гостеприимные. Но долго там не просидишь. Опускаемся на землю. Идем домой. Навстречу – дама с собачкой. Тоже знакомая.
– Давно здесь?
– С ноября.
– Да ну…
– С седьмого. Как я рада вас видеть… Давайте я собаку домой отведу и поедем в караоке!
– Как в караоке?
– Да тут, за углом. С подпевкой. Мы там до четырех утра вчера сидели. Это Майами! Надо переезжать!
Переезжать, наверное, надо, но не сюда. Энтузиазм русской общины измотал меня за последние тридцать с гаком лет. “Тёрки” на пляже, у кондитерской, в ресторане вызывают у меня если не рвотный рефлекс, то физическое неприятие. И дело тут не в содержании бесед, не в выборе тем, не в наличии или отсутствии смысловой нагрузки. Сегодня я просто хочу касания душ, что, по счастью, сокращает круг общения до минимума. Отсюда – другие варианты.
Например, флоридский Неаполь (Naples) – отличный вариант. Там есть район, который называется “Порт Роял”. В 1938-м году бизнесмен по имени Глен Сэмпл купил две квадратные мили земли за 54 тысячи долларов и назвал его по имени знаменитого ямайского пиратского городка. Еще в шестидесятые здесь можно было купить дом на здоровенном участке за 30 тысяч. Сейчас дома здесь предлагаются за 54 миллиона, но можно взять и за 30, и даже за 17, а если вам не нужен лоск, то и за 10. Жаль, что я не потомок Сэмпла. Его внуки и правнуки живут здесь, у каждого в прихожей висит портрет Глена в золотой раме. Они каждый день проходят мимо него, хотя должны останавливаться и возносить благодарственную молитву. Но быть постоянно признательным также трудно, как, например, и соболезновать дольше часа. Да, вложение 54 тысяч обернулось миллиардами. Ну что ж, молодец, дед! Но жизнь продолжается…
Мне здесь очень нравится. Но я еду в Пеликан Бэй – вот это реально. Тут живут мои друзья и дыханье затая, я смотрю с балкона их квартиры на закатывающееся ровно посередине залива огромное солнце. Внизу теннисные корты, гольф, бассейны с морской водой и джунгли, через которые текут на пляж дощатые дорожки – совсем как в родной Юрмале. Немного смущает средний возраст обитателей этого полурая – тут ты как-бы погружаешься в глубокую осень, даже пребывая в постоянном климатическом лете.
Покупать? Не покупать? Может, выгоднее снимать? Скучно? Ну, если кому-то скучно, то час и 45 минут по Аллигаторовой аллее и ты в Майами. А там всегда весело. Студентов, приехавших, чтобы подтвердить аттестат половой зрелости после годичной подготовки в условиях локаута, разгоняли на улице Линкольн слезоточивым газом и дубинками, но на пляже South Miami Beach происходило массовое спаривание без вмешательства властей. Эта весть вызвала осуждение и возмущение молодящихся старичков и старушек на русских пляжах, причем, в основном, якобы по причине беспокойства за свое здоровье: “Они перезаразят друг друга и потом, возможно, полетят с нами одними самолетами”. Просто завидуют. Как писал Вольтер: “Старый поэт, старый любовник, старый певец и старый конь никуда не годятся”.
Есть, правда, и в этом краю парочка мест, где лично я себя вижу. И тем, кто останется со мной еще на 45 минут в эфире, я расскажу о них. Читателям же – всего доброго и до среды.