Да здравствует прекрасная Италия! Я обещал – в честь дня основания Рима – фрагментарно рассказать вам об этапах “большого иммиграционного пути 1989 года”. Периодически я возвращаюсь к этой теме, поскольку она оказалась определяющей в жизни. Все могло пойти по-другому… Мы приехали из Австрии в Италию, переночевали в Риме и поехали в Торваянику – райское место юго-западу от Рима и строго к югу от Остии, неподалеку от которой находится аэропорт имени Леонардо да Винчи.
…Дни “беженцев” в Торваянике проходили по четкому расписанию (я взял слово “беженцы” в кавычки, потому что, к сожалению, были, есть и, увы, будут, настоящие беженцы). Оно, впрочем, не было утомительным. Утром – подъём и завтрак на балконе с видом на море. Затем – пляж, беседы, возведение планов на будущее, игра в расписного “Кинга”, ловля крабов, поход в магазин, на дверях которого висела табличка на русском: “Уважаемые беженцы! Пожалуйста, не воруйте наши продукты!”, обед, затем “сходка” в городском скверике, ожидание почтальона из американского консулата, зависть по отношению к получившим разрешение на вылет в Америку (называлось – “получили транспорт”), утешения отказников, ужин с возлияниями, сон.
По субботам и воскресеньям беженцы выносили свой нехитрый товар на ими же устроенный вещевой рынок. Лучше всего продавались “Командирские часы” – со звездой, парашютом, якорем и танком. Хорошо шли фоторужья, полотенца, простыни и, конечно, крепдешин (Crepe de Chine, то есть китайская шёлковая креповая ткань ужасного советского производства, которую итальянцы расхватывали из-за названия, поскольку настоящий крепдешин в магазинах стоил дико дорого). И, в принципе, можно было продать всё: болгарские сигареты “ВТ”, самовары, магнитные шахматы, аквариумы, облепиховое масло, знамя “Парикмакхерская #16 – победитель социалистического соревнования”, значки, набор отверток, люстры, погоны, спички, симпатичных жён и мужей, водку, книжку Шарля Перро на белорусском языке – “Кот у ботах”, а также страшные советские презервативы – изделия легендарного Баковского завода. Предлагая последние, как-то разом огрубевшие душой от встречи с Западом и расставания с Востоком беженцы с воодушевлением кричали: “Руссо гондоно, антибамбино, грандо регало пер синьор!”…
Два раза в неделю мы выезжали в Рим, но не с тем, чтобы насладиться его красотами. По вторникам совершалась вылазка на вещевой рынок Сан-Джованни. Там можно было обновить гардероб путём обмена двух пар часов на дублёнку. По четвергам мы закупались на продовольственном Круглом рынке – так было дешевле, особенно, если доехать до него бесплатно. Пару раз всю нашу гоп-компанию контролеры высаживали по пути в Помеции, в ожидании следующего автобуса мы заходили в собор, носивший имя покровителя города Бенедикта Нурсийского и осматривали фрески. С одной из них, нахмурившись, на нас, безбилетников, глядел сам Бенедикт с перекинутыми через правое плечо розгами – инструментом для изгнания бесов. Попросив у него прощения, мы запрыгивали в автобус и продолжали грешно-бесплатный путь.
С рынка, после шумных торгов мы уезжали некошерно, увозя домой бекон и сыр, а также зелень и сигареты “Мальборо”, которые по доллару за пачку продавали будущие члены “Аль-Каиды”. В самой Торваянике покупались только “крылья советов” – так назывались индюшачьи крылья (из которых приготавливалось всё, кроме компота) и спирт.
Спирт разводился с водой в пятилитровых винных бутылях, туда же бросались лимонные корки и сахарная пудра, полученная путём помола сахара на непродаваемых изделиях рижского завода “Страуме” (через 35 лет это слово принесёт “Оскар” одноимённому мультфильму Гинтса Зилбалодиса, который в английском варианте называется “Flow”). Получалось вполне сносное “Лимончелло”. Когда мы с Сашей М. обнаружили бутылки со спиртом, они стояли на полке, покрытые вековым слоем пыли. Сначала мы потянулись к красивым пузатым бутылкам с розовой жидкостью, но вовремя прочитали на них пугающее слово “denaturato”, то есть “лишенный природных свойств”. По соседству пылился нормальный спирт. Правда, в правом нижнем углу этикетки был нарисован веселый костер и что-то написано.
– Возьмём на пробу, – хором сказали мы друг другу.
Наш друг Миша “Капито” в тот же вечер прочитал эту надпись: “Для разведения огня в каминах”. Нас это не смутило. Между прочим, изготавливаемая нами водка по мягкости (я так думаю, за счет сахарной пудры и лимона, а также воды из целебных торваянских артезианских скважин) значительно превосходила многие образцы выпитого нами ранее, и я почти уверен, легко прошла бы требования Госстандарта СССР.
Правда, однажды дегустация едва не привела к печальному исходу с одним моим знакомым, хотя я склонен думать, что главную роль тут сыграло не качество, но количество.
А праздновали мы часто. Дни рождения, приезд и отъезд знакомых, Еврейский Новый год, 7 ноября, День падения Берлинской стены, День католических святых Тутто Санти, Рождество, Новый год, естественно. Собиралось обычно человек тридцать знавших друг друга по Риге плюс примкнувший к нам профессор Ленинградского университета, который жил с супругой-музыковедом на чердаке. Чесночные запахи “крыльев советов” будоражили воображение профессора, он шёл на них как крысы на дудочку в известной сказке про Крысолова. И хотя мы настаивали на том, что, как член семьи, он может являться к нам без подарка, профессор ни разу не пришел с пустыми руками. Как правило, он дарил нам пепельницы из местного кафе.
…Я не хочу, чтобы у вас сложилось впечатление, что беженцы вели праздный образ жизни. Культурная программа также была насыщенной. Периодически беженцы выезжали в Рим и с ознакомительными целями. Например, я прогулялся по гоголевским местам, разыскав мастерскую гениального собутыльника Николая Васильевича – Иванова, в перерывах между запоями писавшего здесь легендарное “Явление Христа народу”, нами дважды был осмотрен Колизей. Во время одного из этих походов я стал свидетелем блистательного диалога – один “беженец” сказал другому, указывая на Колизей (который “закрыли” на прошлой неделе из-за каприза Уши Вэнс):
– А здесь, Сеня, когда-то выступал Спартак…
На что Сеня ответил закономерным вопросом:
– А “Черноморец”?
У меня есть документальные киноподтверждения посещения Ватикана, причём на них запечатлена бурная реакция оказавшихся рядом “беженцев” из Ладисполи на появление в окне четвертого этажа какого-то человека, закрывавшего форточку, и принятого “беженцами” за Папу (тогда понтификом был Иоанн Павел Второй). На мой скептицизм (с чего это Папа полезет самолично закрывать форточку на, судя по всему, высокий подоконник), “беженцы” назидательно ответили, что Папа в это время всегда самостоятельно закрывает форточки по всему четвертому этажу и что об этом у них в Ладисполи знает каждый ребёнок.
Мне было 29, и я ещё не забыл лекции великого профессора Вейнберга. В ответ на ладиспольское “откровение” я в ближайшем кафе рассказал собравшимся о Соборе Святого Петра, точнее, больше о самом апостоле. О том, что звали его Шимоном, а имя Пётр дал ему Христос, назвав Кифой, то есть “камнем” (как “Кифа” и “камень” стали Петром я в своё время постеснялся спросить Йола Палыча), когда повстречал его с братом Андреем и сказал им: “Идите за Мной, и Я сделаю вас ловцами человеков”. И рыбаки (а Петр и Андрей были простыми и не очень удачливыми галилейскими рыбаками, такими же как их папа Иона) пошли, бросив жён. Пётр был очень вспыльчивым и непредсказумым евреем, отвечал вопросами на вопросы и часто брал свои слова обратно. Например, на Тайной вечере он обещал никогда не предавать Христа и в доказательство даже пылко и без особой надобности отрубил ухо рабу первосвященника Малху прямо в Гефсиманском саду, но потом, испугавшись возможных последствий, безо всяких пыток отрёкся от Христа, и не один раз, а трижды! И тот его, представьте, простил. На словах.
Позднее Пётр пришёл в Рим. Там ему не понравилось. Кроме того, он зачем-то обратил в христианство сразу двух жён Нерона, которые ему посоветовали немедленно “валить”, и “ночью он ушёл”, но встретил… входящего в Рим Господа. “Куда?” – жёстко вопрошал Господь. “Ухожу, дабы не быть распятым”, – ответствовал Пётр. – “А ты”? – “Иду в Рим, чтобы снова быть распятым”, – отвечал ему Господь. Пётр понял, что отречения в Гефсиманском саду не забылись, но возвратился в город, был там пленён, заключён в темницу и через несколько дней распят головой вниз. Предположительно на этом самом месте и возвели Собор, названный его именем. Хотя, конечно, точно никто не знает. На сопровождающем этот пост снимке, сделанном много лет спустя, мы позируем на холме Яникус – по правому берегу Тибра, в районе Трастевере. Назван он так в честь бога Януса (двуликого бога входов и выходов) и легендарного царя Лация, обитавшего, по преданию, на этом месте. При царе Анке Марции Яникул, обнесённый стеной, превратился в римскую крепость на этрусской земле. Так вот, по левую руку от нас находится монастырь “Сан-Пьетро-ин-Монторио” и он, по преданию, тоже возведён там, где был распят апостол Пётр. Римляне не “парятся” из-за несоответствий, и мы не станем.
Я хотел рассказать слушавшим меня и про Андрея, но невоспитанные ладиспольские дети прервали меня криками об обещанном мороженом, и один из их отцов даже похвалил меня, сказав: “Гладко втусовываешь, фраер! Экскурсоводом что-ли работал?”…
Кстати, о детях. Большинство детей и внуков “беженцев” так никогда и не побывали в “Артеке”, но Италия легко компенсировала этот кажущийся теперь сомнительным недостаток и дети, все как на подбор, были загорелыми и довольными, что легко объяснимо, ибо восемь часов в день они проводили на пляже. Кроме того, дети, играя со сверстниками, быстро овладели итальянским и выступали проводниками родительских идей на рынке и в общественном транспорте.
В обиходе взрослых беженцев главными лексическими единицами являлись следующие: “Кванта коста?” – “Сколько стоит?”, “Тропо” – “Дорого” (если вещь покупалась) и “Нон-тропо”(если продавалась). Иногда с целью быстрой продажи беженцами изобретались сложноподчиненные предложения, например: “Синьора, дженералио оролоджии одессо – нон-тропо, грандо регало пер синьор, а домани – тропо-тропо” – “Синьора, если вы приобрете эти чудесные “Командирские” часы прямо сейчас, то они обойдутся вам всего ничего и ваш синьор будет крайне воодушевлен проявленным вами знаком любви и внимания, но если же вы решите сделать купить завтра, то они обойдутся вам значительно дороже” (“литературный” перевод автора).
– Перке? – запальчиво спрашивала синьора, и беженец с изумлением осознавал, что его поняли. – Почему?
– Перке-перке, – говорил тогда беженец снисходительно. – Домани феста, новембре сетте (“Почему-почему, завтра праздник, 7 ноября”). Имигратти советичи но лаворо (“советсеие иммигранты не работают”).
– О, доподомани, – говорила синьора и разворачивалась (“Так послезавтра…”).
– Синьора, – кричал ей вслед иной из упомянутых выше грубых беженцев. – Прего, ну хотя бы руссо гондоно! Антибамбино! Нон-тропо, грандо регало пер синьор… Что означало: “Купи хотя бы презерватив, скупердяйка!”
Также беженцами часто употреблялись слова: “бабене” – “хорошо”, “рагацца” – девушка, “бамбина” – девочка, “бамбино” – мальчик, “грандиосаменте” – грандиозно, “селебрито” – знаменито, “дорсо” – спина, “бьянко” – белая.
И с этим лексиконом мы ездили по Италии. Преследовались несколько целей. Во-первых, со временем Рим и его окрестности перестали интересоваться нашими товарами: лишь изредка какой-нибудь малахольный итальянец покупал за бесценок пионерский барабан или аквариум.
Я, кстати, долго не понимал, зачем люди привезли в Италию аквариумы? Кого они хотели ими удивить? На что рассчитывали? Я понимаю: самовар или советский презерватив! Экзотика! Но аквариум?! Но однажды я увидел, как наш человек продает обычные водонепроницаемые часы. Он бросал их в аквариум, наполненный водой, затем доставал и демонстрировал потомкам Микеланджело и Плиния Младшего, что часы по-прежнему ходят. И эти удивительные люди покупали часы вместе с аквариумом!
Со временем интерес римлян к нашим товарам и вовсе остыл. Совет беженцев решился на интервенцию. Оптимистически настроенная часть рванула на юг, в Неаполь. Бедные южане очень хотели купить виданные прежде только в кино советские гимнастерки и гуталин, но у них не было достаточного количества денег, а те, что были, не устраивали избалованных столицей беженцев. На свои кровные, в дикий убыток, беженцы ехали на Капри: с одной стороны – остров, должен же ощущаться недостаток товаров, с другой – как упустить возможность пройтись по ленинским и горьковским местам… Но возвращались они несолоно хлебавши: на Капри не продавались даже обычно разлетавшиеся презервативы.
Более продвинутая часть беженцев разведывала сытый Север. Так мы побывали во Флоренции, Римини, Милане и Венеции. Там хорошо продавались ичасы, и простыни, и полотенца, и фотоаппараты. Мы разгулялись настолько, что не только закормили до рвоты наглых голубей на площади Святого Марка, но посетили Дворец дожей и даже прокатились на гондоле. Во Флоренции мы часов шесть бродили по галерее Уфицци, а в Милане умудрились попасть на футбол: помогло вывезенное мною удостоверение члена Союза журналистов СССР.
Кроме всего прочего, многие из нас подрабатывали – кто где. Так что время летело быстро. Но мы его все равно подгоняли – нам ужасно хотелось попасть в Америку.
И мы попали!
Александр Этман.