В нашем доме живёт робот-пылесос Матвей. Он склонен к суициду. Несмотря на то, что в его свидетельстве о рождении отдельно упомянута способность Матвея распознавать опасность в виде пропасти (лестницы, ведущей в бейсмент), он упорно рвется в бездну. Приходится на его пути устанавливать преграды. Я высказал предположение, что Матвей – не юноша, а девушка по имени Катерина и ей тоже кажется, что она птица. После третьей попытки взлететь я пригрозил Матвею сдачей обратно в магазин. Он притих, сам возвращается на базу после работы и презрительно смотрит на меня оттуда синим глазом.
В Биарррице такие роботы повсюду. Чтобы ошалелые люди не мешали им, роботы периодически сигналят. Если они натыкаются на окурок, то изрекают разочарованное “О-о” голосом персонажа Дастина Хоффмана из “Человека дождя”. Такое я видел только в Шанхае и Гонконге. Но роботов-косарей, которые выстригают, маникюрят и пудрят траву арены “Парк де Спорт Агилера”, по соседству с которой мы с Николаем Чесноковым играли в теннис, я не видел нигде. Двадцать два французских Матвея (я посчитал их – ровно две футбольные команды), сталкиваясь друг с другом, грызли и без того идеальную футбольно-регбийную поляну. Когда пошел дождь, они засеменили прочь и укрылись под навесом рядом с полем.
…Если вы хотите побывать в Биарицце, то я бы на вашем месте не сильно затягивал: его обрывистый скалистый берег с начала прошлого века испытывает постоянную эрррозию, уменьшаясь ежегодно на 70 сантиметров. Интересно, что первым предвидел создание здесь курорта не кто иной как Виктор Гюго, остановившийся на ночь в деревне китобоев. Утром, по его собственному свидетельству, он поразился открывшемуся виду и, словно Петр Первый, молвил: “Здесь будет (пляжный) город заложён”. Так и вышло. Спустя 9 лет, в 1854 году Наполеон Третий, который от нечего делать активно бороздил береговую линию от Аркашона до Биарицца, рекомендовал своей супруге Евгении провести здесь два месяца. Империатрица не пожелала возвращаться в Париж и щедрый муж построил для нее “Виллу Евгению”, которая ныне является фешенебельным “Отелем дю-Пале”. И тут же в Биарриц потянулся караван коронованных особ и сопровождавшей их богемы. Вскоре открылась солевая водолечебница. Здание проектировал архитектор Лагард, первый камень заложила в декабре 1892 года королева Сербии Наталья Обренович, а торжественное открытие прошло в июне 1893 года. Чтобы подавать соляной раствор из Брискуса, в котором содержание солей в 10 раз превышало солёность морской воды, проложили подземный трубопровод длиной более 20 километров. В 1894 году в Биаррице открыли универсальный магазин Biarritz Bonheur, ставший храмом моды и роскоши. Его расширяли дважды, в 1911 и в 1926 годах; сейчас там располагается универмаг сети Galeries Lafayette. В начале XX века большинство сотрудников универмага владели английским языком, в начале XXI – ни один, примите мои в этом уверения.
За два года до универмага в городе был освящён православный храм Александра Невского. Русских здесь всегда было много. На своей вилле, например, проживал Фёдор Шаляпин. В сентябре 1897 года в отеле “Виктория” долгое время жил Антон Палыч. Чехов даже записал наблюдение: “Самое интересное здесь – океан; он шумит даже в очень тихую погоду”. Шумит! И волна крута. Из всех нас только храбрый гасконец Чесноков бросился в пучину. За это ему насыпало килограмма три песка в плавки.
Сюда часто приезжал с родителями Володя Набоков. Он всегда вспоминал пребывание в Биаррице, как самое прекрасное в жизни. “Мое райское, – писал он Вере Лейзерович, ставшей впоследствии Набоковой, – подумай о Биаррице. Мне кажется, что это возможно. Если же я получу деньги за перевод “Машеньки”, то, конечно, все само собой устраивается. Постарайся не смотреть на все это как на миф. Мои купальные штанишки сохнут на подоконнике. Мечтаю… Небо пепельно-голубое, граммофон жарит фокстрот из соседнего окна. Да, хорошо бы в Биарриц! Какое море! И баск, продающий вафли на пляже…”
Кстати, в 1957 году режиссер Генри Кинг решил экранизировать Хэмингуэя. Точнее, “И восходит солнце”. Хэмингуэй написал роман в 1925 году и с тех пор его не раз собирались ставить, покупали и продавали права, но так и не сняли, потому что американское общество в те времена было куда консервативней нынешнего, а главный герой Барнс после ранения стал физическим кастратом и платонически обожал исповедовавшую свободную любовь Бретт Эшли, которую писатель еще и снабдил званием “леди”. Это для Америки было чересчур. Наконец, она созрела и Кинг вместе со сценаристом Питером Виртеллом, его невестой, актрисой Деборой Керр и зазнобой Кинга французской актрисой Жюльетт Греко поехали в Памплону. В Памплоне Жюльетт не понравилось и она уговорила режиссера переехать и снимать в Биаррице, благо совсем недалеко, на зато, мол, Франция и утонченность. Виртелл, понимая разницу и предчувствуя гнев автора, пришел в ужас и отказался работать. Утром он ушел на пляж, прихватив свою “плавательную доску”, поймал волну и покатался на ней. К вечеру местные газеты пестрели фотографиями Виртелла и интервью с ним. Так в Биаррице впервые в Европе появился серфинг. Сейчас город является одним из европейских и мировых центров этого вида спорта. А потом приехал продюссер Дэррил Занук и выгнал всех обратно в Памплону. А потом Хэмингуэй сказал, что вообще никакой разницы, где снимать, не было, потому что фильм – дерьмо и все, кроме Авы Гарднер – бездарности, особенно Кинг.
В Биаррице великий князь Дмитрий Павлович женился на американке Одри Эмери. После русской революции и эмиграции в городе жил принц Александр Петрович Ольденбургский, а потом – супруги Георгий Иванов и Ирина Одоевцева, Дмитрий Мережковский и Зинаида Гиппиус, а также Тэффи. Свой дом был в Биарицце у Василия Аксенова. Сюда к отдыхавшему в очень скромной гостинице с женой и дочерьми будущему фюреру Владимиру Путину приезжал Борис Березовский, чтобы передать предложение Ельцина стать его преемником. И всем Биарриц нравился. Кроме одного человека – Александра Блока. Отправленный сюда врачами поэт писал: “Этот с позволения сказать курорт наводнён мелкой французской буржуазией, так что даже глаза устали смотреть на уродливых мужчин и женщин… Да и вообще надо сказать, что мне очень надоела Франция и хочется вернуться в культурную страну – Россию, где меньше блох, почти нет француженок, есть кушанья (хлеб и говядина), питьё (чай и вода); кровати (не 15 аршин ширины), умывальники (здесь тазы, из которых никогда нельзя вылить всей воды, вся грязь остаётся на дне”. Поэты – вообще странные люди. Истинный поэт, если ему не пишется, всё видит в сумеречных тонах… И даже французская кухня его не радует. А вино – кисло. Александру Александровичу хочется домой в Россию, и он возвращается, и начинает работать в конторе с невероятно длинным названием: “Чрезвычайная следственная комиссия для расследования противозаконных по должности действий бывших министров, главноуправляющих и прочих высших должностных лиц как гражданских, так и военных и морских ведомств”, что, несомненно, объясняется обнаруженным у него в это же время психическим расстройством. В 1921 году Блок уже сам хотел в “хоть в Биарриц, хоть в Финляндию”, подал прошение на выездную визу, в коей ему было отказано, несмотря на ходатайства Горького и Луначарского, а вместо этого постановлено: “…поручить Наркомпроду позаботиться об улучшении продовольственного положения Блока”.
Осенние месяцы с сентября по ноябрь в Биаррице раньше называли “русским сезоном”. Сейчас российские флаги сняты и заменены украинскими. Кстати, фраза “бархатный сезон” – пошла именно отсюда. А знаете почему? Да потому, что в сентябре-октябре в Биарриц съезжались любители морского отдыха и дамы вместо летних тонких платьев облачались в платья из бархата.
Следующая остановка – Бордо. Здесь у меня, резервировавшего для компании все отели, случился единственные за трехнедельное путешествие прокол. Меня подкупило местоположение квартиры – в самом центре Старого Бордо. Квартира оказалась хорошая, но к дому подъехать было нереально – пять-шесть улиц вокруг него были пешеходными, а с четырьмя чемоданами плестись от паркинга оказалось тем еще удовольствием. Тем более, что август очухался и ударил жарой. Кстати, о паркинге во французских городах: если booking.com сообщает, что, мол, все в порядке – паркинг есть, то это в большинстве случаев лишь означает, что подземные гаражи находятся сравнительно недалеко от места вашего проживания.
Зато в квартире нас встретила девушка Эмилия. Кажется, из Москвы. Мы подружились. Эмилия призналась, что скучает по творогу и сказала, что придет завтра в 8 утра и накормит нас завтраком.
Город Бордо интересно подходит к процессу братания с другими городами. Выбор марокканской Касабланки, алжирского Орана и ливанского Захле и тунисского Сфакса – логичен, потому что выходцев из них в Бордо много. Меж них поёживается израильский Ашдод – и есть ещё немного еврейского пороха в бордосских пороховницах. Дальше – красивая, не поддающаяся объяснениям европейская ось: Санкт-Петербург, Рига, Краков, Мюнхен, Мадрид, Бильбао. Неожиданная дружба через океан с Лос-Анджелесом и Лимой. И два проблемных города на очень дальнем востоке – Фукуока и тот самый Ухань.
Из-за этого побратима отменилось всё то, что славен Бордо – международный фестиваль женского кино, гастрономический фестиваль, книжный салон, “Карнавал двух берегов” (имеется в виду река Гаронна), праздник вина и крепких напитков и плавно вытекающие из последнего “Танцы на набережных”, обычно гремящие здесь в июле и августе (мы в прошлый раз попали на них и какая-то веселая девчоночка с карими вишнями вместо глаз учила меня танцевать бранль. Бранль – это наш хоровод, только очень медленный и я все время сбивался на парное катание. Конечно, всему виной – вино. Тогда мы с женой вышли из Художественного музея (а там тебе и Тициан, и Рубенс с Веронезе, и Делакруа с Жерве, и Матисс с Пикассо) и взалкали. Прекрасное вызывает у меня аппетит и жажду. А когда мы утолили и то, и другое, внимание жены привлекли звуки музыки. И, наверное, хорошо, что наутро мы улетали, потому что бранль оказался серьезней, чем я думал.
На этот раз бордосцы и гости этого прекрасного города чинно гуляли а масках, не приближаясь друг к другу. О танцах не могло быть и речи. Да и тьма спустилась как-то неожиданно. Мы посмотрели, что в Бордо советует “TripAdviser”, и один из рекомендуемых ресторанов оказался рядом. Мы присели на улице. Рядом ссорилась латышская пара. Негромко, но многословно и внятно. Окружавшие их чинные французы, наверное, думали, что они говорят на языке рассерженных чаек. А я все понял. Ссорились из-за пустяка. Но почему-то потянуло домой…
Александр Этман.