В минувшую среду исполнилось 13 лет со дня смерти одного из самых выдающихся журналистов, писавших когда-либо на русском языке, Петра Вайля, родившегося в Риге и жившего там до 28 лет, полтора десятилетия прожившего в Нью-Йорке, потом почти столько же – в Праге. Ему было 60.

Писатель Борис Акунин (Григорий Чхартишвили):

– Петр Вайль – выдающийся деятель культуры и невероятно талантливый писатель. Но для меня гораздо важнее то, что Петя – мой друг. Все время, все те месяцы, когда он был болен, я думал и вспоминал о нем каждый день. И уход его стал для меня ужасной потерей. Лично для меня главная книга Петра Вайля, которая многое мне объяснила – не только про поэзию, но, шире, и про человека, и про культуру, и про мир, – это как раз его последняя книга “Стихи про меня”. Она раскрывает его духовное, интеллектуальное устройство замечательным образом. Благодаря этой книге он вообще создал новый жанр косвенного рассказа о себе. Думаю, что у этого жанра будут продолжатели.

Петя был поразительно любопытный к жизни и ко всем ее проявлениям человек. Живя за границей много лет, он знал о том, что происходит в России, гораздо лучше, чем, например, я, живший тогда там. Много раз он мне звонил и сообщал, например, какую-то новость – и я впервые узнавал ее от него. Когда он приезжал в Москву, было ощущение, что он живет здесь все время, что мы вчера расстались. Я долго не мог свыкнуться с мыслью об этой потере. У меня было такое ощущение, что просто какая-то часть мира отвалилась.

Давняя дружба связывала Петра Вайля и с поэтом Сергеем Гандлевским (ему сейчас 69):

– Такое слияние дружества, культуры, иронии, так присущие ему – пожалуй, я совершенно непроизвольно о них вспомнил в Италии в этом году, в августе. Петя показал Италию нам с женой 12 лет назад. Среди прочего, мне очень запомнилась совершенно невзрачная колонна – совершенно невзрачная, если невзрачной может быть колонна и площадь – в Риме на площади Массимо. Что-то я такое ему сказал. Прошло 12 лет. У меня топографический идиотизм. Петра нет. Я в Риме совершенно один. Разумеется, вспоминаю о Петре еще чаще, чем обычно за год этой его страшной болезни – потому что я в Риме, а в Риме я был только с ним. И вспоминаю это место. И вдруг боковым зрением вижу, что меня выносит ровно на ту площадь. Я там посидел, покурил и про себя решил: что бы там ни было, вдали я буду или где, – но есть место в мире, где для меня обретается Петр Вайль.

Среди дорогих Вайлю людей – кинокритик Андрей Плахов:

– Мне кажется, Петр Вайль лучше других чувствовал, насколько скоротечна жизнь. Именно поэтому он так ценил все, что жизнь способна дать человеку – от интеллектуальных до кулинарных удовольствий. В том числе – человеческие отношения. Петр был одним из самых верных друзей, человеком до щепетильности порядочным в отношениях с людьми. Нет, кажется, такой сферы жизни, которая была бы ему неинтересна.

Раз он в полемическом азарте написал, что тот, кто не любит футбол, не может быть честным человеком – или “последний негодяй”, что-то в этом роде. Я сказал ему: “Петр, честно говоря, я не очень люблю футбол. Как понимать эту фразу?”. Он ответил: “Бывают исключения”. И засмеялся, конечно. Это говорит о том, что Вайль настолько вживался в любую сферу, даже далекую от него, настолько эмоционально, азартно ее переживал, что это само по себе производило впечатление живого артефакта.

Конечно, его отношения с кино – это отдельная история. Фактически мы – я имею в виду коллег-кинокритиков – считали его своим коллегой, членом своей гильдии; он им и был. Его всегда страшно зажигало, когда он получал какие-то приглашения на фестиваль, на какую-то кинематографическую дискуссию: кинематограф он воспринимал как настоящее искусство нового времени. Вайль относился к нему именно как к искусству – хотя понимал, что это и развлечение, это и массовая культура. Помню его прекрасную статью про фильм “Титаник”, напечатанную в “Коммерсанте”; как раз я ее ему заказывал. Все, что происходило в кинематографе второй половины XX века – и то, чему мы были свидетелями, – его волновало. И при этом он сохранял свой высокий интеллектуальный статус, когда писал про эту низменную сферу – так же, как, предположим, про футбол, про свои путешествия, про еду, про кулинарию? Про все что угодно. Все это было чрезвычайно интеллектуально и по-настоящему глубоко. И вместе с тем это было легко, с удовольствием. В этом смысле он был абсолютно уникальным человеком, каких действительно вокруг нас практически не встретишь.

А. Мишин.