Ну, все… Вот теперь не так страшно… Знаю, как обращусь ко Всевышнему, когда пробьет мой час. Я спрошу (после соблюдения формальностей, если они там есть): “А где тут у вас Виктор Маркович Резник-Мартов? Хотелось бы его повидать…” Я не вижу особых причин для отказа и если мне пойдут навстречу, то дальше все будет хорошо.

Я бы думал, говорил и дышал по-другому, если бы не встретил его. И уж точно по-другому бы писал, если бы писал вообще. Мне было восемнадцать, ему – тридцать девять. Я с кислой рожей пришел в редакцию рижской газеты “Советская молодежь” с отцом, который считал (и у него, нужно признать, были для того основания), что его сын “катится по наклонной”. На лестнице мы встретили Владимира Стешенко. Тогда я не знал, что за пятнадцать лет до этого Стешенко на этой же лестнице повстречался с Резником. И участь его была решена. Владимиру Петровичу, очевидно, вспомнились мизансцена и декорации 1963 года и он отвел меня к Виктору Марковичу. Дверь отдела спорта была заперта.

– Ну и хорошо, – сказал я, разворачиваясь. Меня ждали знакомые неподалеку, в магазине “Арарат”.

– Стоять! – сказал Стешенко. – Он тут, я чувствую…

И забарабанил в дверь. Через несколько минут в коридор вышел очень недовольный человек. В руках у него трепетала вероятно схваченная впопыхах страничка с машинописным текстом.

– Понятно, – сказал Стешенко. – Зайду попозже. Это – Виктор Маркович Резник-Мартов. А это – Саша Этман. Доктора Марка знаешь? Так вот, он надеется, что его сын – начинающий журналист. Дай ему задание.

– И о чем же вы хотите писать? – нетерпеливо спросил меня Виктор Маркович, не приглашая в кабинет.

В ту пору я не читал газет. Поэтому сказал:

– О хоккее.

– О хоккее в этой газете пишу я, – сказал он.

– Тогда о волейболе, – сказал я.

– Вряд ли вы составите конкуренцию заслуженному тренеру СССР Михаилу Амалину, – сказал он.

– Тогда о футболе… Или у вас о нем пишет Константин Бесков?

– Наглец, – с явным одобрением сказал он. – А поезжайте-ка вы завтра на чемпионат Латвии по виндсерфингу. Что это такое – знаете?

– Конечно, – сказал я, стремясь запомнить слово.

Через три дня я принес роман о ветре, парусах, озере и загорелых латышах, пытавшихся обогнать друг друга на неказистых досках. Мне понравились непотопляемые латыши и сам процесс. Я налегал на запятые, тире и отточия. Резник сократил написанное на 99 процентов и опубликовал материал.

Потом мне пришлось уехать в другой город, но однажды туда, в общежитие, приехал он, растолкал, отвел в гостиницу, привел в чувство, обругал и увез в Ригу, наказав наутро явиться в редакцию. Я работал “на договоре”, а через семь месяцев меня взяли в штат. И потом десять по молодости долгих и прекрасных лет я учился в самом лучшем высшем учебном заведении – университете журналистики Резника-Мартова и применял знания на практике в самой лучшей в мире газете. Рядом с людьми, которые делали друг друга сильнее в профессиональном плане и почти в каждом из нас “сидел” Резник, и, быть может, именно поэтому, разъехавшись по миру или оставшись в Латвии, мы можем гордиться друг другом. Невероятное везение!

…”Если ты пишешь “во-первых”, то обязательно должно быть и, как минимум, “во-вторых”. Приводя цитату собеседника, пиши числительные словами, потому что люди не говорят цифрами. Пиши просто, можно писать хорошо и просто. Уважай русский язык и относись к нему как к человеку. Но ты, я надеюсь, понимаешь, что для того, чтобы уважать человека, его нужно сначала хорошенько узнать. А ты, не зная русского языка, имеешь наглость набиваться к нему в товарищи? Пожарник – это тот, кто пострадал при пожаре, а тот, кто его потушил – пожарный! Сданное тобой – чудовищно!… От начала и до конца. Кстати, жду тебя через час с двадцатью новыми заголовками…”

Я помню миллион профессиональных наставлений этого человека. Но главное – я ими пользуюсь каждый день. Нет, главное – это все-таки то, что я их передаю другим. И при этом всегда ссылаюсь на источник. Потому что горжусь, что мой Учитель – Виктор Маркович Резник-Мартов. Это – что касается профессии. Но заразил он меня не только ею, но и своими жизненными правилами, которые стали моими счастьем и кошмаром. Счастьем, потому что жить “по Резнику” – правильно, кошмаром – оттого, что, исполняя их, ты неминуемо становишься уязвимым.

Четыре с половиной года назад я полетел на его 75-летний юбилей Виктора Марковича и честно сказал, что он мне… надоел! Потому что пишу я ежедневно, а это значит, что он со мной – каждый день! Я заканчиваю писать или вычитывать материал, ставлю точку и вдруг… возникает он. Ничего не говорит, просто смотрит. Я чертыхаюсь и снова начинаю вычитывать и править. И только когда все “чудовищное” убрано и материал приобретает “достойность”, Резник исчезает. Я уже подумывал обратиться к его сыну Арику как к специалисту (Арик – известнейший в Риге психотерапевт).

Сравнительно недавно ушла жена Виктора Марковича – Люда, много лет закрывавшая его от всех ветров. И он стал… гаснуть. А за пару лет до этого теплым июльским вечером мы все сидели за гостеприимным юрмальским столом Наташи и Сережи Карташовых, гремели троекратным “гип-гип – ура!”, поднимая заздравны кубки и Резник по моей просьбе рассказывал свои гениальные “байки”. Все умирали от смеха – он был неподражаемым рассказчиком. И я сказал: “Вот приеду к вам в Бремен и запишем все, чтобы не пропало…” А он ответил: “А я умирать не собираюсь…” И всем стало неловко, потому что я не должен был этого говорить. И тогда мой любимый Виктор Маркович подмигнул мне и сказал: “А вот за то, чтобы ты приехал – гип-гип – ура!” И все закричали: “Ура-ура-ура”. А Резник, чтобы окончательно вымарать мой “ляп”, добавил:

– Кстати, “гип-гип” – это производное от боевого клича крестоносцев и до начала двадцатого века не только “ура”, но и “гип” было троекратным…

И мы встали и поцеловали его поочередно.

Виктор Маркович, вечная и благодарная вам память! Спасибо за все. И за то, в частности, что теперь действительно не так уж и страшно…

Александр Этман.